Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

– Что вы? Что с вами? Нашли чему удивляться! Экое чудо?! Смешно! Ведь во всех народных сказках рассказывается о шапках-невидимках; древние знали разные заклинания, разные средства для достижения этого, для улетучивания своей видимости. Я же вам несколько раз уж говорил, что мистика, сказка осуществлённая, достигнутая, реализованная, есть наша техника, пантехника, – сказал человек из страны Анархии.

– Да, это верно, в мистической литературе, в практической каббале, в чёрной магии этому вопросу уделено много внимания. В средневековых книгах посвящено этому чуду-невидимке многое множество глав. Я сам их читал, и в детстве был очень увлечён этой идеей. Как странно, я думал её применять при войнах. Придвинешь войско вплотную, и неприятель не видит, ударишь – не видит, перебьёшь его, – а он всё не видит, – увлёкся я воспоминаниями детства, грёзами ранней молодости, цветшими под лучами солнца мистерии Средневековья.

– Ну, вы это знаете. Вы даже рассказываете, как вы к этому стремились, хотели это применить в военном искусстве, а тут, как увидели, что ничего не видно, что ничего не видите, вы растерялись от недоумения! – иронизировал человек из страны Анархии.

– Я, главным образом, мечтал пустить в ход это чудо при драках, при наших «детских войнах», – сказал я.

– Да, неужели вы допускаете хромую мысль, что то, к чему вы стремились, у нас давно не достигнуто?!

– Я даже пробовал осуществить мой план, прочёл главу в толстой книге, не могу сейчас припомнить названия автора, но помню, что он был один из известных мистиков, не Ари ли, не Витал ли13

, он предписывает поймать летучую мышь, накрыть её глиняной посудой, держать её с накрытой посудой под крыльцом семь недель. От неё будто останется, уцелеет одна кость в виде колечка. Над этим колечком надо произнести известное количество заклинаний, затем совершить над ним обряд омовения в море, а затем он дарит человеку, надевшему его и носящему его на шее, свойство быть невидимым, – кончил я полусмущённо. – От этой дребедени, которую я вычитал в детстве, и сохранилось кое-что в памяти до сих пор.

– Вас эта задача, как видно, сильно волновала. Она занимала лучшие умы человечества, вернее, лучшие воображения и воли человечества. Мы её осуществили, – сказал человек из страны Анархии.

– Так что же будем здесь смотреть, если ничего тут не видно! – спросил изумленно юноша.

– Тут почти смотреть нечего, – согласился с ним человек из страны Анархии.

– Но как вы этого достигли? – спросил рабочий.

– Что значит «как»? Поверьте, что в нашей стране, в стране Анархии, и слово «как» звучит почти таким же анахронизмом, как слово «почему». Для нас эти слова потухли.

– Всё же с помощью чего вы достигли таких изумительных успехов в области зрения? – заинтересовался рабочий.

– С помощью света, световых лучей! – сказал человек из страны Анархии.

– Как?! Разве свет у вас существует как особая вещь, а не как результат действия светящегося предмета?

– Да, у нас свет есть особая вещь, особый предмет, а не только свойство, – сказал человек из страны Анархии.

– Вот как!

– Да, так! Мы изобрели такой свет, который пронизывает все предметы, как твёрдые, так и мягкие, как жидкие, так и густые. Он проходит через них, делая прозрачными, ясными окончательно, так что они теряют, совершенно лишаются своей видимости. Это одно. Это был первый шаг.

– А через какие предметы он проникает?

– Через всякие, совершенно не принимая во внимание их толщину. Он в силах пробить всю толщину земного шара.

– Это невероятно!

– На досуге, после пяти дней, я это вам покажу, – сказал человек из страны Анархии.

– А как вы достигли увеличения зрительности, видимости? – спросил рабочий.

– Тоже тем же способом. С помощью света. Один род света делает вещи совершенно невидимыми, а другой – абсолютно видимыми. При нашем освещении вы в силах видеть предмет, который находится от вас на невероятно далёком расстоянии. Этим мы одолели бесконечность. Осилили окончательно пространство.

– Итак, у вас нет даже пространства.

– Да, в том виде, в том ощущении и представлении и значении, которое оно имеет у вас, оно у нас не существует.

– Ни времени, ни пространства? Вот это изумительно, вот это красиво, – сказал юноша, и глаза его загорелись звёздами ночной волшебной сказки.

– Да, ни времени, ни пространства. Мы осуществили, реализовали, опредметили вечность и бесконечность, мы создали не на словах, в философских, метафизических выкладках, а на деле, в жизни, абсолютно.

– Всё-таки это не понятно! – волновался я, не владея собой, возмущением своего разума.

– Опять не понятно! Полноте! – смеялся человек из страны Анархии.

– Но как же это! – развёл я руками.

– Просто. Предметы нам видны на любом расстоянии. Хотим – приближаем к зрителю настолько, что нам кажется, что они находятся на расстоянии протяжения и достижения руки, хотя они находятся на втором полюсе земли или в зените неба. При желании же удаляем их зрительно на какое угодно расстояние, так что они кажутся нам, являются нам лежащими за тридевять земель от нас, в то время когда они тут же, рядом с нами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное