Что касается литературы, скажем, что два брата со лбами раввинов, с горящими глазами, одетые в чёрные русские «рубашки», с такой еврейской жестикуляцией большим пальцем, были первыми «футуристами» еврейской литературы. Во всяком случае, это верно по отношению к экзотизму их формы. Они вносили анархию даже в литературу. Поэтому, наверное, их пухлая поэма “Di Triumfade”, которую они, конечно, опубликовали за свой счёт, переполнена такими кругленькими рифмами:
Они использовали странный идиш и гиперрадикальную орфографию. Кроме того, они защищали свои новации с таким ожесточением, как будто были готовы за них умереть.
Не исключено, что Цейтлин говорит о пьесе в стихах “Der Yung-mentsh, oder Der Finf-bund” («Молодой человек, или Союз пяти»), вышедшей в Вильне в 1914 году, которая имеет подзаголовки «Драматическая поэма» и «Триумфедия» (в московской РГБ хранится философский трактат Гординых того же года под тем же названием: “Di Triumfedye”). Публикация пьесы на русском объявляется на обложках разных книг Гординых, и в некоторых анонсах она определяется как «Победо-драма». Фрагмент из неё обнародован в «Буревестнике» как «Младочеловек. (Сказание)»80
. О ней, а может быть, о пьесе Вольфа «Ложные пути» (“Falshe Vegen”, 1913) нашлось свидетельство сионистского деятеля Аббы Ахимеира, который встретил своего тёзку Гордина в 1916 году в Екатеринославе, куда тот приехал после разрушения Сморгони. Ахимеир пишет:Уже в первую встречу Гордин дал […] свою пьесу на идише, в которой органическими вкраплениями были включены также иврит и русский языки. […]
Пьеса Гордина была модернистской, новое содержание использовало старые формы, базирующиеся на симбиозе классической европейской литературы и талмудических рассуждений, адекватных восприятию образованного еврейского читателя «литовского» направления иудаизма. Пьеса явно имела характер педагогического опыта81
.Два свидетельства дополняют друг друга. Поэма и пьеса (если это разные произведения) кажутся близкими по поэтике; но «модернистская» пьеса нагружена неким педагогическим смыслом, тогда как в поэме явно присутствует футуристской дух. Абба в воспоминаниях рассказывает о Маяковском и о поэзии футуристов; он говорит о поэзии «звуков без слов»: это неплохое определение и зауми, и стихов, которые цитировал Цейтлин.
Братья будут писать стихи и позже, в 1920-е годы, чаще всего по отдельности (хотя иногда образы, обороты переходят от одного к другому), но общее происхождение их поэтики очевидно в их текстах. Их опыты не всегда убедительны в поэтическом плане, но во многих строках чувствуется-таки дуновение высокого авангардистского жара.
Эта поэтика отпечаталась с большей или меньшей силой на публицистике братьев и на стиле их политико-философских трактатов. То библейские образы, темы и приёмы повествования, то талмудическое усложнение мысли, то необычное использование языка, «остраннение» фразы, словесные нововведения, безудержное порождение всё новых терминологических слепков.
По словам историка еврейской литературы профессора Ниборского, идиш очень подходит для таких экспериментов, в нём сталкиваются разные языковые пласты, он включает слова из иврита, русского, польского, сочетает стили, в нём возможна игра с орфографией, начертанием букв, неологизмами82
. Можно полагать, что «футуристический идиш» присутствует на заднем плане бурного гординского русскоговорения, от которого нельзя отмахнуться, как это делалось их противниками, отсылкой к графомании.