Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

Что касается литературы, скажем, что два брата со лбами раввинов, с горящими глазами, одетые в чёрные русские «рубашки», с такой еврейской жестикуляцией большим пальцем, были первыми «футуристами» еврейской литературы. Во всяком случае, это верно по отношению к экзотизму их формы. Они вносили анархию даже в литературу. Поэтому, наверное, их пухлая поэма “Di Triumfade”, которую они, конечно, опубликовали за свой счёт, переполнена такими кругленькими рифмами:

s’eyglt zikh
un s’beyglt zikhun s’dreydlt zikh…79

Они использовали странный идиш и гиперрадикальную орфографию. Кроме того, они защищали свои новации с таким ожесточением, как будто были готовы за них умереть.

Не исключено, что Цейтлин говорит о пьесе в стихах “Der Yung-mentsh, oder Der Finf-bund” («Молодой человек, или Союз пяти»), вышедшей в Вильне в 1914 году, которая имеет подзаголовки «Драматическая поэма» и «Триумфедия» (в московской РГБ хранится философский трактат Гординых того же года под тем же названием: “Di Triumfedye”). Публикация пьесы на русском объявляется на обложках разных книг Гординых, и в некоторых анонсах она определяется как «Победо-драма». Фрагмент из неё обнародован в «Буревестнике» как «Младочеловек. (Сказание)»80. О ней, а может быть, о пьесе Вольфа «Ложные пути» (“Falshe Vegen”, 1913) нашлось свидетельство сионистского деятеля Аббы Ахимеира, который встретил своего тёзку Гордина в 1916 году в Екатеринославе, куда тот приехал после разрушения Сморгони. Ахимеир пишет:

Уже в первую встречу Гордин дал […] свою пьесу на идише, в которой органическими вкраплениями были включены также иврит и русский языки. […]

Пьеса Гордина была модернистской, новое содержание использовало старые формы, базирующиеся на симбиозе классической европейской литературы и талмудических рассуждений, адекватных восприятию образованного еврейского читателя «литовского» направления иудаизма. Пьеса явно имела характер педагогического опыта81.

Два свидетельства дополняют друг друга. Поэма и пьеса (если это разные произведения) кажутся близкими по поэтике; но «модернистская» пьеса нагружена неким педагогическим смыслом, тогда как в поэме явно присутствует футуристской дух. Абба в воспоминаниях рассказывает о Маяковском и о поэзии футуристов; он говорит о поэзии «звуков без слов»: это неплохое определение и зауми, и стихов, которые цитировал Цейтлин.

Братья будут писать стихи и позже, в 1920-е годы, чаще всего по отдельности (хотя иногда образы, обороты переходят от одного к другому), но общее происхождение их поэтики очевидно в их текстах. Их опыты не всегда убедительны в поэтическом плане, но во многих строках чувствуется-таки дуновение высокого авангардистского жара.

Эта поэтика отпечаталась с большей или меньшей силой на публицистике братьев и на стиле их политико-философских трактатов. То библейские образы, темы и приёмы повествования, то талмудическое усложнение мысли, то необычное использование языка, «остраннение» фразы, словесные нововведения, безудержное порождение всё новых терминологических слепков.

По словам историка еврейской литературы профессора Ниборского, идиш очень подходит для таких экспериментов, в нём сталкиваются разные языковые пласты, он включает слова из иврита, русского, польского, сочетает стили, в нём возможна игра с орфографией, начертанием букв, неологизмами82. Можно полагать, что «футуристический идиш» присутствует на заднем плане бурного гординского русскоговорения, от которого нельзя отмахнуться, как это делалось их противниками, отсылкой к графомании.

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное