Николай находит в себе смелости снова посмотреть на деревянное тело на земле и находит, что фигура вытесана очень грубо, но лицо своими чертами, в общем, повторяет лицо покойного.
Колдун оглядывается вокруг:
— Добрый погост — дерева́, церковка, благодать.
— Погостил и харе, — шепелявит «беззубый» и, отбросив щелчком окурок, поднимает тело подмышки. Напарник берется за ноги.
Старушка в берете, очевидно, приняла предмет за настоящий человеческий труп, и теперь торопится прочь с безлюдного кладбища, пробираясь по узкой тропинке между могилами. На могилке, где она убирала листья, остались стоять грабли, прислоненные рукояткой к оградке.
На выходе с кладбища, слева от калитки, стоят два ржавых мусорных контейнера. В один из них мужики выбрасывают мокрую ветхую одежду, которую перед этим содрали с деревянного тела. Туда же отправляется и сломанная лопата. Тело пеленают в садовую пленку. Точкин помогает привязать его тросом к багажнику на крыше УАЗа.
Перед тем, как сесть в машину, Николай приводит в порядок свою военную форму. Архип Иванович предлагает для умывания святую воду, и тот с благодарностью принимает бутыль из рук.
Когда автомобиль мимо красной кирпичной «свечки» заводской малосемейки выехал на улицу Инженерную, Архип Иванович нарушил молчание в салоне:
— Чтоб нечисть какую уловить, крест надо из выдолбка сделать. А у нас женок полная дюжина. Из малого столько не будет, да и силы волшебной в нем меньше, чем в большом. Как порог в моем доме Иван преступил, я зараз смекнул, из чего гость любезный сделан. Говорил, что островский сам, да отродясь там такого не мастерили. Бог видит, что из пришлых. Принесли его в Остров откуда весть знает. Про выдолбков знаешь что?
— Ничего почти что, — признался Точкин, который понемногу отходил от увиденного.
— Куклы он навроде, да люди думают, что живой. Коли надо сделать деревянного, берут поленце покрепче да дитяти подобие из него вырезают. В воду мертвую укладывают, туда же и ногти, с покойников стриженные, — с охотой поделился волшебник своим знанием. — Чтоб ожил он, к северу лицом вставши, «Богородице дево радуйся» 666 раз прочитывают, да только не по-церковному, а задом наперед.
— Это, наверное, сутки читать надо? Зачем же столько!
— Не один Господь наш любит, когда многажды одно повторяют.
Чтобы не сбиться со счета, волшебники используют особые длинные четки, известные как «чертовы», так объяснил колдун. После того, как заклятье прочитано, куклу оставляют в зелье, пока не услышат плач. Плачет выдолбок горько и не переставая всю свою короткую жизнь, потому что пребывание на белом свете доставляет ему одно лишь мучение.
— А для чего эти выдолбки?
— Чтоб покражу дитяти настоящего скрыть, али для колдовства какого черного. Материал их ценный зело да очи дивные:
В Печорах в бытность ведьма лютовала, Василисою звалась. Раз выдолбка ей заказали сделать. Сделать-то сделала, а отдать не смогла. Лихая баба была, да екнуло у ней в животе чего-то, и золото не надо стало. Тридцать три года растила древесного! И крестьяне-то в селе не дураки да не слепцы какие — ведали о всем, да помалкивали, страшились ее зело. Тако и дальше бы шло, кабы в церкве ихней настоятель не помер. Новый, что из монастыря Печерского явился, про неро́дивого и слышать не хотел. Велел ночью, когда почивают Василиса с выдолбком своим, избу маслом елейным по кругу помазать, да сжечь. Тако и сотвореше. По-зелому вышло, но прав этот новый настоятель был, — заключил колдун. В это время УАЗ под его управлением по дуге заворачивал с Инженерной на Вокзальную улицу. — Неро́дивый в миру скорбь едину сулит. Грех великий порядки Божии нарушать. На своего вон соседа глянь: жил жизнью людской, да ступил в церкве на кости проклятые, и не спасли белые стены. Неро́дивый на то он и есмь: нет заслонов ни им, ни от них. Прицепились к нему женки окаянные да не отпускали до самой толоки нечистой и на Илью Муромца в ночь через уд его деревянный на свет Божий вышли.
Девичий голос, который услышал колдун в прихожей у Николая, не оставлял сомнений в том, что из дюжины проклятых женок в квартире поселилась Варвара, известная в бытность как Блудница Псковская — на манер Вавилонской. Мать ее, Агния, была самой ужасной из сожженных баб: при жизни она пустила собаками бессчетное множество древнерусских свадеб, а однажды обратила боровом самого новгородского митрополита. Семибатюшная дочь ее, не считая разврата, запомнилась современникам колдовской способностью лишать мужчин полового члена. Когда Точкин услышал об этом, то непроизвольно опустил взгляд на свои брюки. Заметивший это колдун рассмеялся сухим старческим смехом.