Асафетида

— Буду стрелять, — повторил он потише и уже не так уверенно.

— У нас всё законное, — промолвил колдун. — И грамотка есмь, — медленным движением он достал из кармана и показал полицейскому какой-то старинный образок.

Одного взгляда на предмет хватило гаишнику, чтобы с ним случилась чудесная перемена. Он спрятал оружие в кобуру и растерянным жестом указал на багажник:

— Что везем?

Первым нашелся Точкин:

— Скульптуру для украшения интерьера.

— На дачу, в Кебь, — вставил колдун.

— Автор — Петр Сидоренко, заслуженный резчик России.

Страж дороги склонился к опущенному окну и посмотрел сначала еще раз внимательно на тощего старца в тулупе с массивным золотым крестом на груди, потом на военного лейтенанта при полном параде рядом с ним и перевел взгляд на криминогенный элемент на заднем сиденье.

Коллега, который до сих пор стоял перед машиной с пистолетом в руке, был совершенно сбит с толку. Он переместился ближе и заглянул в лицо напарнику.

— Всё нормально, Паш. Скульптура, — отмахнулся тот. — Спасибо! Счастливого пути! — Последняя фраза была обращена к водителю.

Колдун протянул руку к стартеру и тут же отдернул.

— Стоять! — Дуло Пашиного пистолета смотрело ему в лицо. Паша поднял руку и пощупал привязанный к багажнику большой сверток. — Какая… скульптура?!.. Ты… потрогай!.. Теплый… еще! — В промежутках между словами полицейский неуклюже ругался матом.

— Ствол убери!

Паша, который был на несколько лет моложе напарника, и, видимо, младше по званию, через силу подчинился:

— Ты хоть документы проверил? Сейчас подкрепление будет.

— Вот именно! Давно не позорились? Поезжайте! — Рявкнул Пашин напарник, теряя терпение.

Оставив сослуживцев выяснять отношения посреди дороги, «Козел» дал газа и стал быстро набирать скорость. С широкой Ленинградской трассы машина свернула на карамышевское направление, потом сделала еще один поворот, знака перед которым Точкин не разглядел.

Небо начало проясняться, из-за облака выползла некрасивой формы, полная на две трети, луна. На шоссе среди исполинских сосен они были одни. Работяги сладко сопели на заднем сиденье.

Через несколько километров, за лесом, начинался дачный кооператив. Зимой здесь почти не было признаков жизни, и только совсем вдалеке среди кромешной тьмы светилась единственная пара чьих-то окон. Промелькнул синий указатель: «р. Кебь». УАЗ въехал на низенький мост из бетонных плит и после него свернул на грунтовую дорогу, которая шла вдоль крутого берега. С другой стороны дороги были дачи.

На одном из дачных участков за забором из штакетника фары УАЗа высветили силуэт тучного мужчины. Несмотря на зимнюю погоду, из одежды на нем были только очки. Привалившись спиной к двери дощатой баньки с покосившейся трубой, голый дачник смотрел на автомобиль. Во взгляде его было глухое отчаяние.

— Удавленник, — перекрестился Архип Иванович.

— Остановиться надо! Отговорить! Подождите! — Почти выкрикнул Точкин.

— Поздно отговаривать. Тридцатый год он уже тут стоит.

Николай издал непонятный звук и следом за колдуном осенил себя крестным знамением.

Речное русло свернуло направо, а УАЗ по прямой въехал в дремучий бор. Пересекли еще одну речку, на этот раз безымянную. Извилистая лесная дорога становилась всё у́же, трясло сильней. На ухабах веревка разболталась, деревянное тело колотилось о крышу, так что водителю пришлось сбавить газ.

Теперь они проезжали село, а точнее, селище с полуразвалившимися домами за частоколами из высоких бревен. Заросший черный пруд с мостками, гумно, деревянная церквушка с заколоченными окнами и без креста. Огней не было. На выезде Николай увидел указатель: надпись «Святое» на белом знаке была перечеркнута по диагонали жирной чертой.

За следующим поворотом автомобиль чуть не врезался в телегу. Возница отпустил вожжи и дремал. В сене на дне телеги копошилось что-то черное и живое. Архип Иванович дернул руку к кнопке сигнала, но передумал и пристроился сзади. На первой прогалине он обогнул гуж. Двое всадников на вороных конях, которые попались скоро навстречу, сами разъехались по обочинам, уступая дорогу.

Небосвод опять затянуло. Радиоприемник, который уже давно передавал только помехи, вдруг сам настроился на радиостанцию. Нежный женский голос, которому подыгрывала балалайка, пел неизвестную народную песню:

В церкви Божией вопиют жертвы,

Вся пожаром озарена церковь.Добрый князь то слышит и видит.Из палат своих он выходитИ идет один в божию церковь.Стал на паперти, дверь отворяет…Ужасом в нем замерло сердце,Слышит глас он отца святого,Что творит несвятую молитву:

После этих слов вступали гармонь и какие-то мягкие и глухие ударные: звук был похож на звук бьющегося сердца. А голос разливался всё звонче и звонче: