Асафетида

Перед железнодорожным вокзалом УАЗ поворачивает на виадук, за которым начинается окраинный район Кресты. Не считая военного городка и аэропорта, тот может похвастаться единственной достопримечательностью — советским кинотеатром «Молодежный», который в 90-е годы превратился в первый и единственный городской рок-клуб. За полвека до этого во время немецкой оккупации в Крестах был нацистский концлагерь. Только число погибших в нем было в полтора раза больше, чем всё тогдашнее псковское население.

Автомобиль тормозит напротив одноэтажной аптеки. Архип Иванович вручает Точкину сложенный вдвое полтинник:

— Поди боярышник от каркоты купи, ноль-двадцать-пять, настой спиртовый.

Оставив в салоне фуражку, Николай выбрался из машины и юркнул под вывеску с красным крестом.

— Добрый вечер, — поздоровался он, отворив стеклянную дверь, сделал шаг к прилавку и тут же отпрянул.

С прилавка на Николая смотрели глаза. Они плавали в расставленных на полках банках, какие обычно используют под зимние заготовки. Емкости наполнял зеленоватый, похожий на огуречный, рассол.

Точкин сдвинулся в бок на один на шаг, и глазные яблоки, все вместе, повернулись в его сторону. Рядом с глазами стояла трехлитровая банка, в которой сокращалось человеческое сердце. Алые легкие в квадратном аквариуме на отдельной полке выпускали крупные воздушные пузыри.

Перед кассой спиной к Точкину стоял покупатель очень высокого роста. На нем был белый плащ и белая морская фуражка на голове, в руке он поигрывал белой тростью, какими пользуются слепцы. Женщина-аптекарь говорила с ним оправдывающимся тоном:

— Голубые закончились, к сожалению. Есть серые, есть карие в ассортименте и черных пара — гляньте какие жгучие! — Руки в белом халате поставили на прилавок банку, содержимое которой с интересом уставилось на мужчину.

Очи чёрные, очи жгучие,Очи страстные и прекрасные…

— Пропел мужчина в морской фуражке красивым баритоном и обернулся к Точкину. Взметнулись полы плаща. Без предупреждения он ткнул Николаю своей тростью в лицо. Николай увернулся. Собственных очей у морского волка не было — под густыми бровями зияли две пустые глазницы.

Как люблю я вас,

Как боюсь я вас…

— Моряк совершил новый опасный выпад и чуть не оставил лейтенанта без глаза.

Отступая, Николай бросился назад к двери, но оказался, к своему полному ошеломлению, перед тем же прилавком. Драчливый моряк, правда, куда-то исчез, и фармацевт — вместе с ним. Но, стоило Точкину шагнуть ближе, как она вынырнула из-под прилавка и с грохотом опустила перед ним на деревянную стойку болван с надетым на него париком. Звякнули склянки. Николай вздрогнул. Длинный парик был огненно-рыжего цвета.

— За паричком, вестимо?! — Гаркнула аптекарь. У нее были взлохмаченные волосы с сединой, лицо без косметики покрывали крупные оспины.

— Нет, спасибо, — выдавил Николай и снова попытался ретироваться, но, обернувшись на полкруга, опять смотрел на прилавок. Выхода не было.

— А мазь не хотите от рубцов ожоговых? Белорусская, экологическая, мне вон как помогла! — С визгливым хохотом она задрала рукав белого халата и продемонстрировала сгоревшую до кости руку. На глазах Точкина она сжала и разжала пальцы: внутри омерзительно задвигались сухожилия.

Тут кто-то схватил Николая под руку и протащил прямо сквозь прилавок, оказавшийся миражом:

— Пошли уже! Выследовали нас чаровницы окаянные! Впредь без моего спроса из «Козлика» ни ногой!

На улице морок рассеялся. В левой руке Архип Иванович держал флакончик с настойкой боярышника, которым успел разжиться, пока замороченный Точкин кружился по торговому залу под взволнованным взглядом настоящего провизора.

Почти с облегчением Николай вдохнул запах пота и человеческой грязи в салоне. Знахарь не глядя протянул назад гостинец.

— По-христиански разделить не забудь. Далече едем, — услышал от него «беззубый», который первым вцепился в пузырек. Он отвинтил крышку и за пару глотков опустошил сосуд не меньше, чем на две трети, но потом все-таки нехотя передал остаток напарнику. По салону, перебивая другие запахи, разлился густой запах спирта с ягодным ароматизатором.

Позади осталась высокая стела к 50-летию красной армии. УАЗ повернул с Крестовского шоссе на Ленинградское. В зеркале заднего вида на прощание блеснули золотом купола нового храма Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, освященного прошлой осенью.

На самом выезде из города перед машиной на проезжую часть выскочил пузатый гаишник в жилете и что-то заорал, при этом смешно размахивая пистолетом. Его напарник говорил по рации на обочине.

От резкого торможения Точкина бросило на ремне вперед. Иконы на приборной доске содрогнулись.

Архип Иванович дождался, пока инспектор приблизится, опустил стекло и осведомился ледяным тоном:

— Чем обязаны?

— Труп на крыше — чей?!

— Буратино, — ответили сзади и загоготали.

Полицейский не оценил шутки, отступил на шаг и направил ствол на водителя.

— На выход все! Руки на виду! Стрелять буду!

Никто не шелохнулся.