Асафетида

— Эхт Фридрих Карлович, профессор. А впрочем, как хотите, — всё еще давясь от смеха, мужчина потряс Точкину руку. Лицо его нового знакомого украшала густая иссиня-черная борода. — Мы с вами на похоронах виделись. Я у покойного концепции современного естествознания вел. Добрейший мальчишка был. Печально, что так вышло, — на нем был черный костюм и галстук того же цвета поверх парадно-белой рубахи.

Николай привычно представился:

— Лейтенант Точкин.

— Наслышан, наслышан, — закивал профессор.

Небрежно оттолкнув Николая с Эхтом, в избу ввалились помощники и бросили на земляной пол свою деревянную ношу. Архип Иванович вошел последним.

— А вот и батюшка наш пожаловал! — С преувеличенным и недобрым ликованием воскликнул Эхт.

— Не батюшка я вам, — огрызнулся колдун.

— Ты не слушай его, шалопута! Давай за стол! Сколько лет не был?! — Хозяйка схватила гостя под руку и начала жаловаться. — Кроме Эрахтушки ко мне нынче и не ходит-то никто! Олег — всё с войны на войну, да про политику один разговор! Святослав в Сибирь подался. А про Игоря слыхал? В зверинце московском сидит!

— Срам какой!

— Роман, правда, давеча был. Залечили его совсем в больнице евоной. Явился в чем мать родила. Стоит в сенях, мудям напоказ, как истукан какой. «Поди покушай хоть», — говорю. Пошел. Пожрал. Да и в лес дернул что зверь лютый. Ни словечка с него не вытянула.

— Что верно, то верно, деградирует Олег стремительно, — подал голос стоявший рядом Эрахтушка

. — А Роман, так он и присно на голову хворый был. То грешит, то кается. В больнице, перед побегом его, беседовали: «Зачем это тебе?» — Я у него спрашиваю, а он мне надменно так: «Удовольствие, — говорит, — от этого особое духовное имею. Вам, нечистым, не понять». Во время этого разговора я Никодима вспомнил: тот ведь тоже через грех и покаяние искал спасение для себя, философов церковных читал, со старцами в Оптиной пустыни без малого сто лет прожил, но чтоб зазнаваться, не было этого у него.

— А я всё князя Всеслава Брячиславича забыть не могу, — покачала головой старуха. — Сам всегда с гостинцем придет, про здоровьице порасспросит, да смешное что расскажет — хоть и слыхала уже, да всё посмеюсь. А то и песнь запоет! Голос-то какой дюжий!

— Благой человек был, — согласился Эхт. — Хоть анекдоты его эти древнерусские… Не будем, да. Судьба. Поверх договора ничего не попишешь. Отмучился он свой век горемычный, все шестьсот лет с хвостом.

Точкин вопросительно посмотрел на Эхта, и тот объяснил, что есть Богов век, а есть — чертов, который, как и всё чертово, больше и лучше.

— Уж и судьба! — С неожиданной злобой вдруг прошипел колдун. — Глядишь, ныне промеж нас князь сидел бы, кабы пан Залесский с него шапки не сшил. А тот такая рохля был, что едва ль сам управился бы, коли б не подсобили ему.

— По поводу этой шапки у нас с паном Залесским разговор отдельный был. Никто такого кощунства, конечно, не ожидал. А про остальное, так князь и сам уж давно уйти желал. По доброй воле, известно, к панским егерям вышел.

К тому времени, когда Точкин с профессором и колдуном уселись за ужин, на столе уже была расставлена глиняная посуда на троих. Посередине стояла выдолбленная из цельного куска дерева плошка с крупной солью.

С помощью ухвата старушка достала из печи большой чугунный горшок и поставила на стол. Эхт с колдуном начали есть. Точкин положил ладони на стол и сидел, не двигаясь. Хозяйка посчитала, видимо, что служба стесняется, сама сунула свою когтистую руку в посудину и бросила перед ним на тарелку огромный неаппетитный кусок. Взметнулись сальные брызги.

— Что это?

Эхт перестал есть и с удивлением посмотрел на Точкина:

— Мясо.

— Мясо кого

? — спросил Николай с нажимом.

— Отнюдь не безвинной твари, — сказал профессор серьезным голосом, — отведайте, не пожалеете!

Оправдываясь тем, что успел покушать дома, как раз перед отъездом, Точкин встает от стола и снова оглядывается по сторонам. Потолка в избе нет. Под крышей сушатся развешанные на веревках пучки трав. Николай делает несколько шагов по полутемному помещению и в углу натыкается на сундук, заставленный какими-то колдовскими склянками. Рассматривая их содержимое, в одной из баночек он замечает необычное вещество, консистенцией похожее на пластилин или на воск, и почти такого же, как воск, темно-желтого цвета.

Когда Точкин открыл крышку, в ноздри ему ударила знакомая луково-чесночная вонь. Он быстро закупорил банку и тогда только прочитал рукописную этикетку на стекле:

ЧОРТОВО ГОВНО

В замешательстве Николай перевел взгляд на Эхта за столом.

— Асафетида, она же ферула вонючая. Травянистое растение семейства зонтичных, — сказал профессор, дожевавший перед этим кусок, — известна так же, как хинг, илан, асмаргок, смола вонючая, дурной дух, чертов кал. Применяется в народной медицине и наоборот, — на последнем слове он подмигнул Точкину.