Асафетида

Архип Иванович начал долгий рассказ. Начинался он с осады Пскова полоцким войском в далеком 1065 году. Командовал осаждающими Всеслав Брячиславич, князю тогда было тридцать шесть лет. Псковский лучник со стены тяжело ранил его в живот. Событие это, не упомянутое в хрониках, стало сигналом к отступлению. Через двое суток дружина встала на побывку в псковской деревне. Двигаться дальше состояние раненого командира не позволяло. Травница в селе осмотрела рану и велела искать исповедника, но, когда к горлу ее приставили меч, вдруг заговорила иначе. Она рассказала дружинникам про обряд из некой заповедной грамоты.

Князя, который так и не дождался священника, самого на руках понесли в храм. Там уже всё было приготовлено для обряда, и двенадцать женщин-христианок томились, привязанные к сооруженным наскоро ко́злам. Увиденное князь счел предсмертным бредом и больше ничему не удивлялся. Один из воинов вложил ему в одну руку свечу, а в другую — свиток с колдовским воззванием и указал прочесть вслух.

Чтобы не было лишних слухов, дружинники вырезали село подчистую и начали со знахарки, хоть ей и была обещана жизнь. На следующее утро во главе с Всеславом Брячиславичем, который уже поднялся на ноги, отряд тронулся в бездорожный путь.

По возвращении в родной Полоцк князь неожиданно обнаружил у себя способность оборачиваться волком. Перемещение на четырех конечностях при тогдашнем уровне белорусской дорожной инфраструктуры давало огромные преимущества в разведке и в государственном деле. Правление Всеслава было счастливым для половчан, одно только смущало их: не меняющийся с годами княжеский лик. По городу ходили разговоры о его чародействах, связи с нечистой силой и волколачестве.

Но когда через сорок пять лет после Псковской осады боярин-старожил на пиру подошел к Всеславу, вгляделся ему в лицо и объявил во всеуслышание, что за полвека на лице стольного не добавилось ни единой морщины, а на бороде не поседел ни один волос, это было правдою только отчасти. Не меняясь обличьем, Всеслав Брячиславич ощущал глубокие изменения внутри себя.

Скоро старик-боярин отдал Богу душу, а следом и по Всеславу справили пышную тризну. В закрытую домовину вместо княжьего тела для веса положили кули с землей, а Всеслав наскоро попрощался с семьей, выдал указания преемнику — младшему, но совсем не молодому уже сыну Давыду, — и скрылся в лесах, куда его всё чаще тянуло.

Ареалом нового, кочевого, обитания князя стала восточная часть нынешней Белоруссии. Иногда, по недоброй памяти, он забегал на Псковщину и чинил там зверства. Так он жил вдали от всех, пока осенью 1695 года не был застрелен польским помещиком Тадеушем Залесским на псовой охоте.

В последние века своей жизни князь-волколак постоянно жаловался на здоровье: наконечник псковской стрелы так и остался в его печени. Часто он заходил к бабушке на огонек, но всегда отказывался от угощений.

— Тощий был ако доска стиральная, — с жалостью вздохнул Архип Иванович. — Ничтоже утроба евоная не держала: ни постного, ни скоромного, ни говядины, ни дичи какой. По помету бедолагу и выследили.

Убийца, разумеется, знал, о том, что имеет дело не с простым зверем. Ружья охотников вместо пуль были заряжены серебряными гвоздями, которые панский кузнец выковал по гравюре из старинной польской книги. Но вместо того, чтобы похоронить настрадавшегося князя по-человечески, пан Залесский велел изготовить из волколачьей шкуры шапку, которой не упускал случая похвастаться перед гостями своего захолустного поместья. Страшная кара постигла его.

Книга третья

1. Ектения

…Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшим рабам Твоим Евфросинии, Евпраксии, Анастасии, Агнии, Варваре, Евфросинии, Марфе, Ксении, Евдокии, Наталии, Анастасии, Марфе и сотвори им… Проклятие! Заново придется всё делать! Распятие давайте сюда! — Отец Димитрий поворачивает лицо к Точкину и коленкой из-под рясы останавливает кадило, которое на золотой цепочке раскачивается у него в руке над грудой камней с осколками битого стекла.

Что день предстоит скверный, Димитрий понял еще у себя в соборе, когда только вышел после утренней службы в притвор. Поясницу ломило, голова трещала так, что даже подташнивало, и больше всего на свете страждущему хотелось куда-нибудь прилечь, но прежде — выкурить сигарету. Грех, к которому будущий иерей пристрастился еще в старших классах школы, был тайной за семью печатями — даже семейство не знало о нем.

Накануне Димитрий зачитался глубоко за полночь увлекательным мирским романом, потом еще долго ворочался. Во сне к нему явился ангел младшего чина и отбранил за неподобающий сану образ жизни. Единственная пара крыл небожителя трепетала во гневе.