Атаку начинали танкисты

Я считал, как ни горько в этом было признаться, что огневые средства противника мы, во-первых, не полностью разведывали, а во-вторых, недостаточно их подавляли. Слушал нелицеприятные речи начальников по телефону и при личных встречах, думал, как улучшить дело. Обстоятельно поговорил на этот счет с командирами разведотдела майорами И. Печкаревым и С. Болдыревым, более четко определил их задачи, еще больше уделил внимания разведбату, начальникам разведки в бригадах, добивался нужной постановки разведки по всем направлениям. А суть ее не в отдельных, пусть даже блестяще проведенных поисках, не в подвигах разведчиков, а в надежной, всеобъемлющей системе работы по изучению противника, его сильных и слабых сторон. Профессиональные качества разведчиков требовалось привить всем командирам, штабам, политработникам, красноармейцам.

— Разведка и еще раз разведка!.. — повторял я слова, крепко засевшие в голове.

Мой товарищ начоперотдела корпуса подполковник Л. Пупко, подслушав у меня эту фразу, видимо, не впервые, спросил:

— Ты что все лозунги провозглашаешь?

— Это не лозунг, — ответил я. — Это формула.

* * *

Вскоре после гибели А. И. Лизюкова командование корпусом временно принял человек, которого никто из наших фронтовиков не знал. Стиль его работы с командирами штаба показался тоже каким-то непривычным. В первой беседе со мной он несколько раз повторил, что надо будет на направлении предстоящих действий лучше и глубже разведать огневые средства противника. Каких-либо конкретных указаний не дал, советов не высказал.

Перед вечером выехали мы на рекогносцировку местности. Командир долго разглядывал передний край в свой большой трофейный бинокль и вдруг ставит мне такую задачу:

— Мы будем вести наблюдение вон оттуда... — Он кивнул на высокую скирду соломы. — А вы, Ивановский, возьмите «виллис» и поезжайте по полю. Противник откроет по вас огонь, мы и засечем кое-что.

«Ничего себе задание... — подумал я изумленно. — Что-то вроде движущейся мишени для немецких огневиков». Мрачновато бросил положенное «есть» и сел в приземистую, юркую машину.

Комкор с помощниками взобрался на скирду. Я повел «виллис» вдоль переднего края, прикрываясь кустами лишь кое-где, — ехал почти на виду у гитлеровцев. Те сейчас же заметили, открыли огонь из разных видов оружия, но почему-то не по мне, а по... скирде. Около нее ложились мины, ее секли пулеметные очереди. Как ориентировались немцы, не знаю. Может быть, обнаружили большое начальство на скирде по сверканию в лучах солнца нарядного бинокля. Вижу, скатываются все со скирды кубарем один за другим, машут и кричат мне:

— Давай скорее машину сюда, эвакуироваться надо!

— Лучше вы ко мне... — показываю им жестами. — Здесь хоть ничего не рвется.

Вскоре командиром 2-го танкового корпуса был назначен А. Г. Кравченко. Звание генерала ему было присвоено недавно. Генеральскую форму шить было негде и некогда. Снял он свои шпалы и на те же петлицы прикрепил звезды. В боевой обстановке, да еще не весьма благоприятной, как-то не замечалось такое несоответствие. Главное — с первых шагов и решений нового командира все увидели в нем человека разумного и боевого.

Можно понять и мои чувства, когда в новоназначенном командире корпуса я узнал бывшего преподавателя тактики Саратовского танкового училища, нашего уважаемого Андрея Григорьевича. Его имя в танковых войсках было широко известно. Он участвовал в боях гражданской войны, сражался на Халхин-Голе, на Карельском перешейке. Знаток военного дела, эрудит, добряк душой, с непреклонным характером — таким запомнился он нам, курсантам, в училище. Здесь, на фронте, А. Г. Кравченко проявил себя грамотным и мужественным командиром соединения, строгим и заботливым начальником, главой воинского коллектива.

Положение на Брянском фронте, в частности на нашем направлении, несколько стабилизировалось. 2-му танковому корпусу было приказано сдать занимаемые позиции стрелковым дивизиям и выйти в резерв фронта. Пехота тут же начала обустраиваться, по-хозяйски зарываться в землю, понимая, что держаться здесь придется долго, может, и зимовать. Нас же, танкистов, видимо, собрались перебросить на другое направление. Куда — никто не знал. Ждали приказа. И вот просочилось по «солдатскому телеграфу»: Сталинград.

Бригады одна за другой грузились в эшелоны и направлялись на юго-восток, к волжскому городу, сражению за который предстояло сыграть величайшую роль в истории Отечественной войны.

Второе рождение

До Сталинграда мы не доехали. По распоряжению кого-то из начальников наши эшелоны стали разгружать на станции Лог.

Первым, кто мне встретился на разгрузочной площадке, был командир бригады подполковник П. Пискарев, раздосадованный, как и я, тем, что вот такая неразбериха получается. Он следовал в пути с первым эшелоном, я со вторым. Оба теперь стояли на платформе, будто отставшие в пути от поезда пассажиры.

— Кто приказал разгружаться здесь, чем руководствовался — непонятно... — ворчливо говорил Пискарев.

— Надо, пожалуй, с кем-то связаться, выяснить обстановку, — предложил я.