Ататюрк. Особое предназначение

— Мы знаем, что французы продолжают враждебно относиться к вам, но, зная, что они не могут ничего предпринять против вас при нашем посредничестве, они не делают никаких предложений на эту тему…

Сталин поморщился.

Давно уже никто не осмеливался насмехаться над ним, как делал этот турок.

Конечно, он прекрасно понимал, что соглашение с Францией являлось и предупреждением большевикам.

Ему было хорошо известно, что Али Фуад целыми днями обивал пороги министрества иностранных дел, и всякий раз Чичерин на все его просьбы о помощи отвечал:

— Нам самим сечас тяжело, подождите немного!

Вот они и подождали.

Более того, Сталин нисколько не сомневался в том, что Али Фуад заговорит о деньгах и сейчас.

Так оно и случилось.

— Вы, — попыхивая трубкой, ответил он, выслушав требования посла, — просите слишком много денег, а наше положение не позволяет нам полностью удовлетворить ваши запросы…

Али Фуад продолжил игру и напомнил о подписанном соглашении с Москвой и борьбе Анкары против империалистов.

— Да, все так! — согласился Сталин. — И я очень хочу помочь вам, но как убедить некоторых моих товарищей?

И снова по губам Али Фуада пробежала тонкая усмешка.

— Конечно, — сказал Сталин, заметивший ироничную улыбку посла, — я поговорю с министрами, и, возможно, мы поможем вам…

— Я так и доложу в Анкару! — холодно кивнул Али Фуад.

Покончив с помощью, Сталин заговорил об Энвере.

— Энвер-паша, — сказал он, — наш друг, он пользуется уважением в мусульманском мире…

При этих словах Сталина Али Фуад едва заметно улыбнулся.

Он оценил месть советского вождя за «истинное содержание Анкарского договора».

В то же время он не сомневался, что уже очень скоро большевики познают истинную цену дружбы Энвера.

И он не ошибся…

Как не ошибался и в том, что признание анкарского правительства Францией было большим успехом для кемалистов.

И то, что все заинтересованные в Турции страны были недовольны, лишний раз говорило о той пользе, которую вынесла Анкара из этого соглашения.

Когда за послом закрылась дверь, Сталин вздохнул.

Вполневозможно, что именно тогда доброжелательные отношения между Анкарой и Москвой, если они когда-либо и были, закончились.

Верил ли в них сам Сталин?

Сложно сказать, поскольку доброжелательными они были только с виду.

На самом деле каждая сторона преследовала свои собственные интересы, и лучшим подтвержденеим этому служило нахождение «нашего друга» Энвера в Москве.

Но политика вещь непресказуемая.

19 марта 1945 года Молотов, пригласив в МИД турецкого посла Селима Сарпера, официально заявил ему, что Советское правительство денонсирует договор 1925 года со всеми относящимися к нему протоколами и актами как утративший свое значение.

Анкара ответила готовностью и предложила советской стороне представить свой вариант основных положений будущего договора.

7 июня того же года нарком иностранных дел СССР заявил послу о необходимости исправления Московского договора 1921 года, который Молотов назвал несправедливым для «обиженного в территориальном вопросе» Советского Союза.

С советской точки зрения новая граница СССР и Турции должна соответствовать границе Российской и Османской империй по состоянию на 1878 год.

При этом бывшая Карсская область, юг Батумской области, а также Сурмалинский уезд бывшей Эриванской губернии был назван «незаконно отторгнутыми территориями».

Советская сторона подняла этот вопрос на шестом заседании Потсдамской конференции 22 июля 1945 года.

Да и не нужна была Сталину никакая вера, поскольку теперь он должен был сделать все возможное для того, чтобы помешать сближению правительства кемалистов с его врагами.

Вполне возможно, что в ту минуту он вспомнила слова Ленина о том, что у власти в Турции стоят «октябристы и предатели», готовые в любой момент нанести удар в спину.

А если даже и вспомнил?

Положение обязывало продолжать оказывать помощь этим самым «октябристам», поскольку договор с Францией был серьезным предупреждением…

Если в Москве и на Западе Анкарское соглашение назвали «предательством», то во всем мусульманском мире и колониальных владениях Франции оно было встречено с великим энтузиазмом.

«Наконец-то, — отмечал парижский еженедельник „Новая Европа“, — имя Франции приобретает новый блеск не только на Ближнем Востоке, но и во всех тех мусульманских странах, где, несмотря на ошибки и неудачи Турции, постоянно царит авторитет халифата…

Мы можем надеяться на то, чтобы снова занять в глазах мусульманского мира то законное место, которое, увы, было потеряно за несколько лет до войны отчасти из-за германских интриг, отчасти же по причине нашей собственной беспечности».

Стамбульская и анкарская печать встретила договор с огромным удовлетворением и явным восторгом.

Подавляющая часть газет разных направлений оценила франко-турецкий договор как большую политическую победу анкарского правительства.

«Этот успех, — писала стамбульская влиятельная газета „Tevhidi efkâr“, — поистине достоин считаться совершенной дипломатической победой, которая еще более важна, чем, та, что мы одержали над эллинами на берегах Сакарии три-четыре недели тому назад».