Ататюрк. Особое предназначение

Пройдет еще несколько лет, и одной из основных стрел кемализма станет тот самый революционный дух нации, с помощью которого Кемаль был намерен сокрушить всех своих врагов.

И сокрушал…

Уладить конфликт Кемаля с англичанами взялся известный туркам по переговорам 1921 года французский дипломат Франклен-Буйон.

Когда он прибыл в Измир, довольный Кемаль на радостях даже обнял своего «старого друга».

Ободренный таким началом француз, ссылаясь на полномочия от всех держав Антанты, заверил Кемаля, что Турция получит Восточную Фракию без боя.

Более того, он обещал поддержку на предстоящей в Муданье мирной конференции.

Кемаль согласился на перемирие и приостановил движение войск.

И сделал он это вопреки мнению всех гражданских и военных депутатов, призывавших к немедленному походу на Стамбул.

Говоря откровенно, никакого движения не было, и войска стояли на границе нейтральной зоны.

И все дело было в том, у кого первого дрогнут нервы.

Кемаль выстоял.

В тот же день в отправленной Пуанкаре телеграмме Кемаль сообщил, что, «полагаясь на заверения, которые г-н Франклен-Буйон дал в согласии с представителями Антанты», он приказал остановить военные операции в направлении Константинополя и Чанаккале.

Переговоры он предложил провести в небольшом порту на побережье Мраморного моря Муданье.

Не желая раньше времени напрягать Союзников, Кемаль обошел молчанием вопрос о выводе оккупационных войск из зоны Стамбула и Проливов.

Но на немедленном возвращении Турции Восточной Фракии настоял.

По вполне понятным причинам его телеграмма вызвала и в Париже, и в Лондоне вздох облегчения.

Доволен был и сам Кемаль.

Он не только добился вывода из Турции оккупационных войск, но и развязывал себе руки для занятий внутренними делами.

Конечно, Латифе была расстроена его отъездом.

Как это ни удивительно, но они пока так и не переступили ту черту, которая отделят подругу от любовницы.

Латифе отказалась стать его любовницей.

В свою очередь, Кемаль поклялся, что не женится до тех пор, пока не добьется своей главной цели.

— Ждите меня здесь! — сказал он и, улыбнувшись, добавил: — Это приказ!

На том они и расстались.

Глава XXX

В Анкаре Кемаля встретили с превеликими почестями.

Правительство, депутаты, жители Анкары, ее гости, журналисты, дипломаты — все пришли выразить свое восхищение непобедимым Гази!

На улицах были сооружены многочисленные арки с написанными на них приветствиями и лозунгами.

Здесь же проводились народные гулянья, выступления борцов и различные игры.

В мечетях шли молебствия в честь победоносного турецкого оружия.

Повсюду слышались поздравительные речи, и, слушая некоторых ораторов, Кемаль с трудом сдерживал улыбку.

Да, сегодня они прославляли его, но куда больше он обрадовал бы их, сложив свою голову где-нибудь под Эскишехиром или в Измире.

И неслучайно один из лидеров не думавшей складывать оружие оппозиции заявил:

— Мы избавились от греков и точно так же избавимся и от Кемаля!

Но что делать, политика была грязной игрой, и игравшим в нее часто приходилось улыбаться, сжимая в кармане рукоятку пистолета.

Целый день Кемаль принимал многочисленные поздравления, но по-настоящему расслабился только вечером в окружении самых близких ему людей.

Много было выпито в тот вечер вина, но то, что сделали эти люди, стоило того.

Потому и горел свет всю ночь на вилле в Чанкайя. А когда гости разошлись и Кемаль остался один, он еще долго сидел за накрытым столом и курил.

Многое вспомнил он в эту памятную для него ночь и почему-то чаще всего видел себя на палубе уносившего его в Сирию парохода.

Да, много воды и крови утекло с того времени, многое изменилось в мире, и, конечно, изменился он сам.

И теперь в этой комнате сидел совсем другой человек, лишенный романтизма и сентиментальности.

Интересно, что бы сказала Корина, увидев его?

Да и был бы он сейчас интересен ей так, как был интересен в незабываемые дни их близости?

Ведь тогда она видела в нем рыцаря без страха и упрека.

Остался ли он таким сейчас?

Кемаль грустно усмехнулся.

Ему даже не хотелось отвечать на этот вопрос.

Слишком многое разделяло того приходившего с широко раскрытой душой в дом прекрасной вдовы молоденького офицера от сидевшего сейчас на вилле беспощадного и трезвого политика.

Кемаль в последний раз глубоко затянулся, затушил сигарету и отправился в спальню.

Фикрие не спала и с призывной улыбкой смотрела на своего знаменитого на весь мир возлюбленного.

В ее блестевшем в свете свечей взоре было столько любви и нежности, что Кемаль невольно вздохнул.

Будет ли вот так же ненавязчиво и преданно любить его та, другая, с которой он намеревался связать свою судьбу?

Конечно, он понимал, какой трагедией будет для Фикрие их разрыв, но место в его спальне было только для одной.

И этой одной была Латифе…

Вскоре после возвращения в Анкару Кемаль выступил в меджлисе с подробным рассказом об одержанной победе.

И вот тут-то произошло нечто неожиданное.