Байкал - море священное

Я долго стоял у этого маяка, а потом нехотя побрел обратно, чернотропьем, к Байкалу. Подумал, что Сафьян Крашенинников, наверно, не очень-то любил приходить сюда. Ему конечно же не глянулось тусклое свечение маяка, вызывало беспокойство. А Колька Ланцов, добрый разбойник; по слухам, часто наведывался в эти места и подолгу просиживал на скале, раздумывая о жизни. Судя но тому, что говорят про него в легендах и преданиях, он был славный парень, хотел, чтоб люди не испытывали нужду, не маялись на опостылевшей работе, а были веселы и богаты, все, от мала до велика. И оттого часто выходил на Кяхтинский тракт, что, огибая скалу, спускается вниз, с тем чтобы, поплутав по тайге, очутиться в рабочем поселке. Он выходил на Кяхтинский тракт, останавливал купеческие обозы, брал, что понравилось, а потемну относил все в ближайшую деревню. Случалось, завалящий мужичонка проснется поутру, выйдет во двор, глянет, а на завалинке, под окошком, там, где он потемну оставил краюху черствого хлеба, кринку молока, еще что-то стоит, вроде б горшочек с узорами и цветочками, явно не русской работы. Глянет, подойдет поближе, запустит руку в горшочек, а там серебряные и золотые монеты, и захолонет на сердце от радости, поклонится на четыре стороны, скажет тихо:

— Ай, спасибо, Коля Ланцов, знать, прослышал про напасть, что свалилась на мою голову, и решил подсобить.

И не прозвучит в голосе удивление, а только радость, возьмет горшочек с монетами и поживет хоть маленько всласть.

То же самое нередко и в бурятском улусе случалось, и скажет глубокий старик, шаря слепыми руками по стене, где висит конская сбруя:

— Ай-я-яй, однако, Коля тут мало-мало сидел Ланцов. Жалко, поди, стало старика, потому и оставлял…

Колька Ланцов — забайкальский Тиль Уленшпигель, говорили про него разное: и что суров да крепок и со злыми богатеями лют на расправу. Верно что, лют, потому как народный заступник. В огонь шагнуть и не обжечься?.. Никто не видел Ланцова ни разу, а чины полицейской управы говорили, что и сроду не хаживал по земле, а все знаемос про него — людская выдумка, кому-то, видать, больно хочется, чтоб жил в здешних краях. Но какая же это выдумка?.. Отчего тогда в Акатуйской тюрьме на высоченной каменной стене буквы кровью писаны?.. Будто светятся буквы, далеко видные: Н. К. Ланцов, значит, Колька… Каторжные сказывали, удалой парень, всего-то и посидел с недельку, как привезли да в железа зап жали. Силы, видать, неимоверной, растянул те железа, оборвал, ушел… И памятку по себе оставил для жандармов: буквы, кровью писанные. Странное дело, как ни пытались жандармы стереть их, ничего не получалось, и по сию пору горят красно.

Не знаю, был ли Колька Ланцов на самом деле, нет ли, случается, и я сомневаюсь. В какую деревню ни придешь, старики сейчас же на кладбище ведут и могилу показывают под пожелтевшим от времени крестом деревянным, скажут:

— Стало быть, тут он лежит. Колька-то Ланцов-то…

И в Акатуй я езживал, и там про него говорят:

— Удалой был парень, великой души… А теперь, значит, на нашем кладбище почивает.

И ту стену видел, правда, уж порушенную, и буквы, верно что, красные… Подивился, что не смоет их дождем, не выжжет знойным забайкальским солнцем. Стойкого долгожительства буквы! А может, их кто-то подкрашивает, когда они начинают отцветать? А может, легенда про Кольку Ланцова и теперь надобна людям? Стоял он за слабых и сирых, а еще за родную землю крепко. Сказывал улигершин, которого я слушал в середине пятидесятых годов в одном из улусов Прибайкалья, что-де было у Кольки Ланцова великое уважение к отчему краю, а пуще того, к священному сибирскому морю, не позволял обижать, делать ему худа. Пришел как-то к бурятским рыбакам, а они жалуются: мол, Байкал-батюшка шибко оскудел, и омуль на другую сторону, баргузинскую, ушел, и нерпа сделалась пугливою — не подойдешь близко. А все потому, что много на нашем берегу злого люда развелось, это те, кто «железку» строит, и тайгу жгут, и речушки губят. Вот рыба, да и зверь норовят уйти отсель подале.

Услыхал Колька Ланцов и, что б думали, сделал?.. А вот что… Вышел однажды потемну из тайги в облике хозяина сибирского моря — мастер был на превращенья, улигершин сказывал, в ласточку мог оборотиться, а то и в скалу, вроде б вечером ничего не было подле улуса, а к утру — глядь, скала высится. Ну, значит, вышел Колька Ланцов, и не узнать его, огромный, под самое небо, в руке посох, постоял у Байкала, а потом сдвинулся с места и скоро оказался в рабочем поселке — то-то шуму сотворилось, крику! — возле конторы прошел и по улице, где стояли бараки, и все это время говорил:

— Станете забижать Байкал-море, на самое дно опущу и уж не сыщете дороги обратно!