Никогда агрессивная роль, которую играло руководство промышленностью — так неохотно принимаемое аграриями — не была более ясной, чем между 1900 и 1902 гг., по случаю принятия военно-морской программы Тирпитца. Сам Тирпитц с показательной ясностью заявил о цели немецкого флота в своем известном меморандуме от 16 июня 1894 г. «Отправной точкой для развития флота должны быть»: морские интересы нации… Государство, которое… имеет… морские или мировые интересы, должно быть в состоянии… дать им выражение и должно быть способно сделать свою власть ощутимой… в своих территориальных водах. Рациональная мировая торговля, мировая промышленность, в определенной степени рыболовство в открытом море, мировые коммуникации, и колонии — все это невозможно без флота, способного принять решение о наступлении». И в своих мемуарах он добавляет: «Флот никогда не казался мне конечной целью, но всегда был функцией этих морских интересов. Без морской силы положение Германии в мире напоминает положение моллюска без раковины».[507]
Здесь роль флота как защитника немецкой торговли и как инструмента наступления, то есть агрессии, ясно установлена, и характерно, что чтобы достигнуть такой цели, Тирпитц всегда поддерживал континентальный союз Вильгельма, союз с Россией, чтобы иметь восточный фронт Германии свободным против Англии.[508] Для достижения своей цели Тирпитц никогда не смущался использовать всю доступную пропагандистскую машину,[509] сотрудничать со всеми существующими патриотическими организациями, и даже создать собственное пропагандистское агентство. С целью содействовать морской боеготовности, в 1898 г. было основано Военно-морское общество. Это было творение Тирпитца и двух самых влиятельных производителей оружия, фон Штумм-Хальберга, которому принадлежала газета «Die Post», и Круппа, который владел газетой «Neueste Nachrichten».[510] После некоторой пропагандистской подготовки промышленность открыла кампанию за новую военно-морскую экспансию (1899 г.), полностью поддержанную Тирпитцем. Инициаторы, кроме того, полагали, что военно-морской закон был превосходным выходом для глубокого негодования, вызванного неудачной правительственной политикой притеснения Социал-демократической партии. Эта первая пропагандистская кампания, начатая газетой Штумма «Die Post» и поддержанная патриотическими группами, была прервана. Она была предпринята во второй раз, когда в своей известной речи от 18 октября 1899 г., император публично потребовал создать сильный флот. Эти две газеты, которые мы упомянули, сразу же вновь открыли кампанию за создание сильного флота, и в конце концов первый проект нового военно-морского закона был принят. Отношения между патриотизмом и крупным бизнесом стали настолько крепкими и настолько открытыми, что многие честные националисты, особенно профессора Берлинского университета, начали нападать на это кровосмешение. Все же, несмотря на такие обвинения, промышленность быстро перешла на эту программу. На встрече центрального союза немецкой промышленности 13 февраля 1900 г. была открыто объявлена резолюция о продолжении программы, и единственное изменение было сделано с целью заменить патриотической идеологией теорию бизнеса.[511]И все же именно этот военно-морской закон угрожал ниспровергнуть политику концентрации Микеля, союз между промышленностью и аграриями. Консервативные аграрии обрушились с нападками на закон и попытались побудить католический Центр голосовать против него. Аграрная организация «Bund der Landwirte» оставалась если не открыто враждебной, то по крайней мере весьма скептично настроенной. Военно-морской законопроект был в конце концов принят в результате позорной сделки между промышленностью и аграриями. 1 мая 1900 г. военно-морской закон и закон о тарифах зерна были объединены, и политика концентрации Микеля одержала победу. «Промышленности — флот, мировая политика и экспансия; аграриям — тарифы, сохранение социального превосходства консерваторов; и как следствие этого урегулирования, партии Центра — политическая гегемония».[512]
Теодор Моммзен, великий либеральный историк, осудил эту сделку как «союз юнкерства и капелланократии» (правления католических священников),[513] и даже Адольф Вагнер, убежденный империалист, выступил с резкой критикой слияния патриотизма и бизнеса, основанного на безграничной жажде прибыли.[514]