Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг.

Средневековая политическая мысль была вытеснена иррационалистической философией абсолютизма, которая какое-то время господствовала, прежде чем была в свою очередь сметена современным рационализмом. И лютеранская, и кальвинистская Реформация предлагала иррациональные теоретические обоснования неограниченной суверенной власти и не была, как обычно утверждается, в ряду тех движений, которые учреждали эру либерализма, естественных прав, равенства и рационализма. В периоды религиозных войн и гражданских мятежей восходящий средний класс имел огромную потребность в мире и спокойствии; торговцы и промышленники жаждали равенства с духовенством и знатью. Как следствие, была установлена центральная светская власть, и ее высшие полномочия оправдывались так же, как и полномочия учреждений, которым люди должны были не только внешне повиноваться, но и быть искренне преданными. Харизматическое обоснование существующей власти нашло, таким образом, свое место у истоков буржуазного общества; в муках самого серьезного и самого глубокого кризиса европейское общество вернулось к своим самым ранним теоретическим воззрениям.

Ранние тюдоровские пуритане использовали все виды оправданий королевской власти — Писание, божественное естественное право, доводы государственной целесообразности; они с торжественным предуведомлением указывали на ужасную судьбу революционных и милленаристских движений на континенте, таких как крестьянские восстания или движения таборитов и анабаптистов. Апологеты Генриха VIII призывали, чтобы кальвинистские и лютеранские доктрины рекомендовали повиновение личности короля. Их аргументация была главным образом антирациональной, даже харизматической. «Король, — писал Тиндэйл, — в этом мире вне закона и может по своему усмогрению поступать правильно или неправильно, и отчитываться он будет только перед Богом».[173]

Генрих VIII уподоблялся «солнечному человеку» — тот, кто «осмеливается смотреть не прямо, но искоса на пылающие лучи яркого (королевского) солнца, не сможет не отвести свой взор».[174]

Повиновение ему было гражданским, более того, религиозным долгом. Королю требовалось повиноваться, потому что он был наделен высшими человеческими качествами. Он был вождем. Можно легко увидеть, что эти доктрины были оппортунистическими по своему характеру, созданными с целью удовлетворить потребности внутреннего и международного положения Англии. Требовалась центральная и неоспоримая власть, свободная от контроля католической церкви и способная сопротивляться внешней агрессии — власть, которая могла бы подчинить и, если необходимо, даже истребить автономию местных, феодальных и церковных областей. Все это лишало возможности обращаться к теории общественного договора, с ее революционными предпосылками. Лютеранские и кальвинистские политические доктрины предоставляли решение проблемы.

Лютер, правда, постулировал индивидуальную свободу, но его идея свободы была глубоко отлична от нашей. Как указывается в его важнейшем трактате «О христианской свободе», понятие свободы у Лютера на самом деле сочетает нашу собственную идею и ее полную противоположность. Христианин, говорит там Лютер, «является самым свободным из всех и никому не подчиняется; христианин — самый покорный слуга и подчиняется каждому».[175]

Антиномия едва ли могла быть выражена в более определенных терминах. Оба постулата, свобода и подчинение, в равной мере требуют справедливости и универсальности.

Понятие «внутренней свободы» разрешает противоречие. Свобода и рабство принадлежат двум различным сферам; первая — к сфере внутреннего, вторая — к внешнему миру. Первое утверждение Лютера касается внутреннего человека и его свободы; второе — внешнего человека, который обязан повиноваться. Такая дихотомия между внутренней и внешней жизнью, которые управляются различными законами, была чужда греческой и средневековой философии. Все классические греческие мыслители считали, что внутренняя свобода была невозможна без внешней свободы, а средневековые мыслители смотрели на человека как на рациональное существо, сущность и деятельность которого была упорядочена в соответствии с естественным правом. Лютер отделил ее внутреннее царство от внешнего и отвергал ценность «деяний», то есть внешних влияний. «Ничто внешнее не может сделать христианина свободным или праведным и ничто внешнее не может воздействовать на душу, освобождать или порабощать ее». Бедняк столь же свободен, как и богач, крепостной крестьянин так же свободен, как и король, узник так же свободен, как и тюремщик. Угнетаемые уже обладают свободой; зачем им за нее бороться?