Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг.

Религиозный антисемитизм черпает свою силу в выдвигаемом против евреев обвинении, что они ответственны за распятие Христа. Такое чувство, все еще сильное в некоторых католических странах (например, католической Канаде и Южной Америке) имеет очень незначительное влияние в Германии. Его можно обнаружить у обедневших католических масс, особенно в Верхней Силезии, но даже здесь религиозный антисемитизм смешивается с польским национализмом. В значительной степени оно выражало оппозицию против германизации провинции во время имперского периода, против процесса, в котором немецкие евреи играли важную, возможно, даже самую важную роль. Польский национализм был направлен против прусской бюрократии, представлявшей собой политическую силу, и против немецких евреев, представлявших культурную германизацию. И поскольку польский национализм был широко поддержан низшими слоями католического духовенства, смешение религиозного антисемитизма и польского национализма было неизбежным. Католическая церковь в целом не является антисемитской. Наоборот, она признает, что антисемитизм несовместим с духовным семитским истоком христианства.[286]

Антисемитизм внутри церкви — это в гораздо большей степени вопрос политической выгоды, чем основополагающий элемент веры или политики.

Антисемитизм в его других формах ограничивался новым и старым средним классом: представителями свободных профессий, университетскими преподавателями, фермерами, рабочей аристократией, ремесленниками, владельцами магазинов и государственными служащими. Их антисемитизм, разумеется, имел экономическую основу; он был рожден духом конкуренции, и в то же время являлся антикапиталистическим. Тот факт, что конкурентоспособность еврейских юристов, врачей, банкиров, торговцев, университетских преподавателей и государственных служащих вызывала антисемитизм, требует объяснения. Евреи, занимавшие прежде всего посреднические позиции, были, если можно так выразиться, конкретным проявлением капитализма для старого и нового среднего класса. Мелкий фермер шел к еврейскому банкиру, к еврейскому торговцу зерном или скотом, или к еврейскому ипотечному агенту. Торговец, возмущавшийся существованием еврейских магазинов, тем не менее должен был покупать у еврейского оптовика и получать ссуды в еврейском ломбарде или у еврейского банкира. Его кредиторами были евреи. Средний немец не видел и не мог видеть, что еврейские посредники были фактически просто посредниками — представителями безличной и анонимной силы, управлявшей их экономической деятельностью. Признание, что посредники действуют от имени нееврейского финансового и промышленного капитализма, могло бы привести фермеров, торговцев и ремесленников в социалистический лагерь — шаг, который они не могли сделать, не оставив своих традиций. Более того, социалистическая программа пренебрегала интересами этих групп. Антисемитская рабочая аристократия, использовавшаяся еврейскими розничными или оптовыми торговцами, еврейскими банкирами или владельцами магазинов, могла бы объединить свои силы с работниками физического труда ради того, чтобы критиковать, улучшать капитализм, или ради его свержения. Нс она отказывалась становиться пролетариатом. Она отвергала требование лидерства промышленного пролетариата и пыталась разработать свое собственное Standesbewusstsein,

осознание своих запросов. Промышленное и трудовое законодательство поддерживали ее в этом стремлении. Ее антикапиталистические чаяния были поэтому сконцентрированы на ненависти к еврейскому эксплуататору независимо от того, насколько хорошими могли быть условия ее эксплуатации.

Для этих групп антисемитизм образовал «выход для возмущения, вызванного ущемленным чувством собственного достоинства»,[287] а также сделал возможным политическое сотрудничество старого и нового среднего класса с аристократией землевладельцев. Вдобавок антисемитская ненависть выражала тревогу тех групп, чьим традиционным образцам поведения угрожал интеллектуальный авангард, в значительной степени состоявший из евреев. Современный театр, атональная музыка, экспрессионизм в живописи и литературе, функциональная архитектура, — все это, казалось, представляет собой угрозу консерваторам, общекультурное мировоззрение которых было в основном деревенским и которым поэтому приходилось отождествлять город и его культуру, его экономику и его политику с евреями.

Антисемитизм был также средством переноса вины за последнюю войну на «чужеродных врагов, и поэтому самообвинение больше не было необходимым».[288] Евреи были виновны, а священное эго Германии избавлено от раскаяния.