- Что, простите? - подняла голову Белая, с трудом оторвавшись от мятой газетки.
- Так, я говорю, что вы, вон, даже читать умеете.
- Нет, вы что-то говорили о краснокожем дьяволе.
- Так вон же, видите... за теми палатками Хения прошел. Сторожит вас как, кот мышку, чуть ли не попятам за вами ходит. А вы-то сами... успокоились? Подзабыли дом-то?
- Не знаю, Роб.
- А чувствуете себя как... ну когда вспомнить пытаетесь?
- А я и не пытаюсь. Голова все время кружиться, - ответила девушка, складывая и разглаживая по сгибу газетный лист, который донес до нее отголосок ее прежней жизни, показавшейся отчего-то такой несущественной и не реальной. Жизни, в которой придавали значение таким несущественным мелочам, в которой ее бы оградили от жестокости, от боли и неприятностей; жизни, где мужчин по утрам больше интересовало, чем нафабрить свои усы, биржевые колонки в утренних газетах или ставки на скачках; жизни, в которой любовь доказывалась красивыми словами, а не делом. Она посмотрела в сторону палаток, в каждой из которой она была желанным гостем и подняла ладонь, которой прижимала газету к колену. Налетевший ветер, подхватил газетный лист и то кувыркая его по земле, то вздымая ввысь, унес далеко в прерию. Белая и Роб молча, наблюдали за ним.
- Так вы сошьете мне рубашку, мисс? - спросил траппер, подавая девушке руку и помогая подняться.
- Да, если вы привезете ситец или фланель и привезите побольше. Осенний Лист готовится стать матерью.