Битва за Рим

Не все друзья Цепиона отнеслись к Квинту Варию одобрительно, но Луций Марций Филипп его обласкал, ибо Варий изъявлял готовность безвозмездно помочь поиздержавшемуся кандидату в консулы. Что касается Квинта Цецилия Метелла Пия Свиненка, то он возненавидел Вария с первой же встречи.

– Как ты терпишь этого мерзавца, Квинт Сервилий? – громко вопрошал Свиненок Цепиона, забыв про свое заикание. – Говорю тебе, находись этот Варий в Риме в момент смерти моего отца, я поверил бы лекарю Аполлодору и знал бы в точности, кто отравил великого Метелла Нумидийского!

Великому понтифику Агенобарбу Свиненок говорил:

– Почему главные твои клиенты – сплошь отбросы общества? В самом деле! То плебеи Сервилии из семьи Авгуров, то этот ужасный Варий! Гляди, так ты прославишься как покровитель сводников и всякой дряни, отребья и безумцев.

От таких слов великий понтифик Агенобарб широко разевал рот, не находя, что ответить.

Не все, однако, судили о Квинте Варии столь проницательно: легковерным и неосведомленным он казался замечательным человеком. Начать с того, что он был красавец-мужчина: высокий, отличного сложения, брюнет, но не смуглый, с пламенным взором, с приятными чертами лица. Он умел внушать доверие, но только в дружеском кругу. Его ораторское искусство изрядно хромало, в немалой степени из-за сильного испанского акцента, хотя по совету Цепиона он прилагал большое старание, чтобы от него избавиться. Тем временем кипели яростные споры о том, что он за субъект.

– Редкого благоразумия человек! – настаивал Цепион.

– Паразит и притворщик! – не соглашался Друз.

– Само великодушие и обаяние! – утверждал Филипп.

– Скользкий, как плевок! – фыркал Свин.

– Он достойный клиент! – убеждал всех великий понтифик Агенобарб.

– Он не римлянин! – презрительно отмахивался принцепс сената Скавр.

Само собой, обаятельному, благоразумному и достойному Квинту Варию новый lex Minicia de liberis пришелся не по вкусу, так как ставил под сомнение его гражданский статус. На свою беду, он только сейчас обнаружил, каким бестолковым может быть Цепион; что бы он ни говорил, тот никак не соглашался перестать поддерживать закон Миниция.

– Не беспокойся, Квинт Варий, – твердил Цепион, – закон не имеет обратной силы.

Друза этот закон не устраивал больше, чем любого другого, однако об этом никто не подозревал. Одобрительное отношение к закону ясно указывало на то, что римляне не намерены раздавать гражданство.

– Придется пересмотреть мою законодательную программу, – сказал он Силону, когда тот в очередной раз посетил его в конце года. – С предложением избирательного права для всех надо повременить до конца моего трибуната. Я собирался с этого начать, но, как видно, не судьба.

– Ничего у тебя не получится, Марк Ливий, – сказал Силон, качая головой. – Тебе не позволят.

– Я добьюсь своего. Позволят, вот увидишь! – уверенно возразил Друз.

– Одно могу сказать тебе в утешение, – сказал Силон с довольной улыбкой. – Я говорил с другими предводителями италиков, и все до одного согласны со мной: если ты добьешься для нас римского гражданства, то заслуженно станешь главой всех благодарных жителей Италии. Мы составили текст присяги, которая будет принята до конца лета. Возможно, даже лучше, что ты не можешь начать свой трибунат с внесения закона о всеобщем избирательном праве.

Друз вспыхнул, не поверив своим ушам. Не просто армия – целые народы-клиенты!

Он начал свою законотворческую деятельность с предложения поделить главные суды между сенаторами и всадниками, а также с законопроекта об увеличении численности сената. Впрочем, озвучил он свои предложения не в плебейском собрании, а в сенате, попросив наделить его полномочиями вынести на обсуждение народного собрания уже одобренные сенатом законопроекты.

– Я не демагог, – убеждал он в Гостилиевой курии притихших слушателей в тогах. – В моем лице вы имеете народного трибуна будущего – человека, чей возраст и опыт позволяют оценить все преимущества установленного порядка, человека, который до последнего вздоха будет биться за auctoritas сената. Никакие мои нововведения не вызовут удивления у благородных сенаторов, ибо я сначала оглашу их здесь, чтобы получить ваше одобрение. Я не попрошу у вас ничего, что было бы недостойно вас, как ничто из того, чем занимаюсь я сам, не роняет моего достоинства. Я – сын народного трибуна, относившегося к своему долгу так же, как отношусь к нему я, сын консула и цензора, сын полководца, успешно отбросившего в Македонии скордисков и удостоенного триумфа. Я – потомок Эмилия Павла, Сципиона Африканского, Ливия Салинатора. Я – обладатель древнего имени, для моей нынешней должности я весьма умудрен годами.

Здесь, отцы, внесенные в списки сената, в этом собрании представителей древних и славных родов, бьет источник римского права, римской власти, римского управления. В этом собрании, в этих стенах я буду говорить сначала, надеясь на вашу мудрость, дальновидность, способность понять, что все мои предложения логичны, оправданны и необходимы.