Битва за Рим

– Так что это за зло? – риторически воскликнул Друз, поднимая брови и понижая голос. – Общественное землевладение, отцы, внесенные в списки! Ager puiblicus – вот оно, зло! Да, это зло! Мы забрали лучшие земли у наших италийских союзников, у сицилийцев, у чужеземных врагов и превратили их в свои, назвав общественной землей Рима. Мы сделали это в убеждении, что приумножаем общее достояние Рима, что эти плодородные земли послужат нашему вящему процветанию. Но ведь вышло иначе? Вместо того чтобы сохранить исходный размер наделов, мы увеличили сдаваемые в аренду участки, дабы облегчить бремя забот нашим государственным служащим из боязни, что римская власть уподобится греческому бюрократическому аппарату. Это мы сделали общественные земли непривлекательными для наших земледельцев, отпугнув их размерами наделов и огромной арендной платой. Общественная земля отошла богачам, способным заплатить за аренду, и они занялись на этой земле тем хозяйствованием, которое диктуется размерами площадей. Раньше эти земли кормили Италию, а теперь на них разводят овец. Раньше их любовно возделывали, а теперь они огромны, разбросаны и часто заброшены.

Лица перед ним посуровели; сердце в груди Друза замерло, стало трудно дышать; как ни старался он выглядеть спокойным, все сложнее было приводить убедительные доводы. Его не перебивали, давали высказаться до конца. Он был вынужден продолжать, делая вид, что не замечает перемены в слушателях.

– Но это, отцы-законодатели, только начало зла. Это то, что увидел еще Тиберий Гракх во время поездки по латифундиям Этрурии, где трудились рабы-чужеземцы вместо славных жителей Италии и Рима. То же самое увидел Гай Гракх, продолживший спустя десять лет дело своего погибшего брата. Я тоже это вижу. Но я не Семпроний Гракх. В отличие от братьев Гракхов, я не считаю, что из-за этого нужно отказаться от mos maiorum

, наших обычаев, правил и традиций. В дни братьев Гракхов я бы занял сторону моего отца.

Он сделал паузу и обвел слушателей пылающим взором.

– Я честен с вами, отцы-сенаторы! И при Тиберии Гракхе, и при Гае Гракхе я стоял бы рядом с моим отцом. Он был прав тогда. Но времена изменились. Возникли другие обстоятельства, усугубляющие зло, исходящее от ager publicus. Начну с волнений в нашей провинции Азия, вспыхнувших из-за откупной системы, введенной там Гракхом. В Италии это практиковалось и раньше, но налоги никогда не были так высоки. В результате сенаторского небрежения и роста влияния некоторых фракций среди всаднического сословия образцовая администрация в провинции Азия подверглась критике и нападкам. Что же мы видим? В итоге над нашим уважаемым консуляром Публием Рутилием Руфом был устроен показательный суд, на котором членам римского сената дали понять, что нам лучше не заходить на чужую территорию. Я начал борьбу с этой тактикой устрашения, предложив сословию эквитов поровну разделить с сенаторами контроль над судами, а понесенный всадниками ущерб возместил увеличением числа сенаторов. Но зло все еще не побеждено.

Уже не все лица были так же суровы. Упоминание его дражайшего дяди Публия Рутилия Руфа, а также, как заметил Друз, похвала в адрес Квинта Муция Сцеволы в провинции Азия сыграли на руку оратору.

– К прежнему злу, отцы-законодатели, добавилось новое. Многие ли из вас знают, о чем идет речь? Думаю, очень немногие. Я имею в виду зло, порожденное Гаем Марием, хотя должен оговориться, что этот славный государственный муж, шесть раз избиравшийся консулом, не мог предвидеть последствий своих деяний. В том-то и беда! Новорожденное зло воспринимается как благо. Оно – результат перемен, необходимости изменения равновесия в нашей системе управления, в наших армиях. У нас не хватало солдат. Почему же? Одна из причин коренится в вопросе общественного землевладения. Дело в том, что создание общественного фонда согнало крестьян с их наделов, они перестали рожать сыновей, и у нас некем стало пополнять армию. Глядя по прошествии времени на реформы Гая Мария, мы можем сказать, что он сделал единственно возможное: открыл доступ в армию неимущим, превратил в солдат тех, кому не на что покупать оружие, кто не происходит из семей землевладельцев, – одним словом, тех, у кого в карманах не найдется и двух сестерциев…

Он говорил тихо, заставляя аудиторию напрягать слух и вытягивать шеи.