Битва за Рим

– Есть, и много! – возразил Друз. – С тем, что мы потомки Квирина, не поспоришь. Но Квирин – не римский бог. Он – бог сабинов, потому и обитает на Квиринале, где некогда стоял их город. Иными словами, Луций Марций, Квирин – италийский бог! Ромул ввел его в наш пантеон, Ромул сделал его римским богом. Но Квирин также бог италийцев. Как можно предать Рим, сделав его сильнее? А мы сделаем его сильнее, когда предоставим гражданство всем италикам. Рим станет Италией, умножив свое могущество. Италия будет Римом, могучим Римом. То, чем мы обладаем как потомки Ромула, так и останется нашим достоянием навсегда, только нашим. Никому другому оно принадлежать не может. Но не Ромул придумал гражданство! Его мы уже даровали многим из тех, кто не ведет свой род от Ромула, кто не рожден в городе Риме. Если говорить о месте рождения, то почему в этом высоком собрании восседает Квинт Варий Север Гибрида Сукрон? Как я заметил, Квинт Сервилий Цепион, его имени ты не назвал, когда вместе с Луцием Марцием пытался отказать в римском происхождении некоторым сенаторам! А ведь Квинт Варий вовсе не римлянин! Он не видел этого города и не изъяснялся на латинском языке до двадцати с лишним лет! И все же он заседает по милости Квирина в римском сенате, хотя гораздо менее римлянин своими мыслями, речью, взглядами, чем любой италиец! Если поступить так, как требует Луций Марций Филипп, если оставить римское гражданство только тем из нас, кто может доказать свое кровное, наследственное и законное право, то первым придется покинуть сенат и город Рим Квинту Варию Северу Гибриде Сукрону! Вот кто чужеземец!

Варий, конечно, вскочил, но статус pedarius, заднескамеечника, не позволял ему говорить.

Секст Цезарь набрал в слабую грудь столько воздуху, сколько смог, и так громко выкрикнул призыв к порядку, что все притихли.

– Марк Эмилий, глава сената, вижу, ты желаешь взять слово. Говори.

Скавр кипел праведным гневом:

– Я не позволю, чтобы сенат выродился в арену петушиных боев, не позволю позорить нас курульным магистратам, недостойным даже убирать блевотину с городских улиц! Говорить о праве любого заседать в этом высоком собрании я тоже не стану! Одно хочу сказать: если сенату суждено продолжить существование – если суждено продолжить существование Риму, – то мы должны быть так же щедры в деле предоставления нашего гражданства всем италийцам, как щедры были к некоторым, сидящим здесь ныне.

Тут же вскочил Филипп:

– Секст Юлий, предоставляя слово принцепсу сената, ты игнорировал мое желание выступить. Я консул и имею право выступать первым.

Секст Цезарь прищурился:

– Я думал, ты закончил, Луций Марций. Разве нет?

– Нет.

– Тогда изволь, договори. Принцепс сената, ты не возражаешь подождать, пока договорит младший консул?

– Конечно нет, – любезно ответил Скавр.

– Я предлагаю, – веско заговорил Филипп, – стереть с досок все до одного законы Марка Ливия Друза. Ни один из них не был принят в законном порядке.

– Вздор! – возмутился Скавр. – Никогда еще в истории сената народные трибуны не заботились о соблюдении законности так, как Марк Ливий Друз!

– Тем не менее его законы не имеют силы, – стоял на своем Филипп, с пыхтением держась за свой саднящий нос – бесформенный бугор посреди лица. – Боги выказывают недовольство.

– Мои заседания проходили с дозволения богов, – грозно напомнил Друз.

– Нет, они кощунственны, о чем свидетельствуют события, происходящие последние десять месяцев по всей Италии, – сказал Филипп. – Поглядите, всю Италию раздирают проявления божественного гнева!

– Опомнись, Луций Марций! Италию всегда раздирает гнев богов, – укоризненно произнес Скавр.

– Но в этом году особенно! – Филипп перевел дух. – Вношу предложение рекомендовать народному собранию отменить законы Марка Ливия Друза из-за явного недовольства богов. Секст Юлий, я требую немедленного голосования.

Скавр и Марий тревожно хмурились, чувствуя некую скрытую угрозу, но еще не умея ее распознать. Поражение Филиппа было неизбежным. Зачем это требование голосовать после такого краткого и тусклого обращения?

Собрание проголосовало, и Филипп проиграл, оставшись в меньшинстве. Тогда, впав в неистовство, он разразился криком и при этом так плевался, что городской претор Квинт Помпей Руф, оказавшийся рядом с ним на помосте, закрыл лицо полой тоги, чтобы уберечься от брызг слюны.

– Жадные неблагодарные глупцы! Бараны! Насекомые! Отбросы! Черви! Мужеложцы! Педофилы! Дохлые рыбины! Алчные тупицы! – вот только некоторые из оскорблений, которые Филипп выплеснул на коллег-законодателей.

Секст Цезарь дал ему выговориться, после чего подал сигнал ликтору. Тот так сильно ударил своей связкой прутьев в пол, что загудели стропила.

– Довольно! – крикнул Секст Цезарь. – Сядь и молчи, Луций Марций, иначе я прикажу тебя вывести!

Филипп сел со вздымающейся грудью. Из носа у него потекла сукровица.

– Кощунство!.. – еще раз простонал он и умолк.

– Зачем все это? – шепотом спросил Скавр Мария.

– Не знаю. Хотелось бы понять… – проворчал Марий.

Поднялся Красс Оратор:

– Могу я взять слово, Секст Юлий?

– Говори, Луций Лициний.