Битва за Рим

– Речь пойдет не об италийцах, не о нашем священном римском гражданстве, не о законах Марка Ливия, – начал Красс Оратор своим чудесным медоточивым голосом. – Нет, я хочу говорить о должности консула и предварю свои замечания наблюдением, что никогда еще за все мои годы в этом собрании я не слышал, чтобы консульство подвергалось таким поношениям, так бесчестилось, как позволяет себе в эти последние дни Луций Марций Филипп. Никому, кто бросает на эту должность, величайшую на свете, такую тень, как это делает Луций Марций Филипп, нельзя позволять занимать ее и дальше. Однако, будучи избранным консулом, человек не связан никаким особым кодексом, кроме собственного благоразумия, понятиями о приличиях, примерами, которые он черпает в mos maiorum.

Быть консулом Рима значит вознестись почти к самым богам, выше любого царя. Должность консула даруется свободным волеизъявлением народа, не зиждется на угрозах и на страхе возмездия. На протяжении года консул – высшее существо. Его империй превосходит власть всякого властителя. Он главнокомандующий армиями, он глава правительства, он главный казначей, он служит воплощением всего, что представляет собой Римская республика! Кем бы он ни был – патрицием или «новым человеком», обладателем сказочного богатства или относительно скромного достатка, он – консул. Лишь один человек равен ему – другой консул. Их имена записаны на консульских фасциях и должны сиять в веках.

Я был консулом. Человек тридцать из сидящих здесь тоже были консулами, а некоторые и цензорами. И я спрашиваю: как вы, достойнейшие консуляры, чувствуете себя сейчас, после всего, что произнес Луций Марций Филипп с начала месяца? Так же, как я? Оплеванными? Опозоренными? Униженными? Вы считаете, что этому человеку, в третий раз облеченному нашим доверием, все должно сходить с рук? Или вы так не считаете? Я тоже так не считаю, достойнейшие консуляры!

И Красс Оратор, раньше обводивший взглядом первые ряды, свирепо уставился на Филиппа, сидевшего на курульном помосте:

– Луций Марций Филипп, ты худший консул, какого я видел! Будь я на месте Секста Юлия, у меня не нашлось бы и десятой доли его терпения! Как смеешь ты обходить наш любимый город в сопровождении дюжины ликторов, как смеешь называть себя консулом? Ты не консул! Ты недостоин лизать консульские подметки! Говоря словами нашего досточтимого принцепса, ты недостоин убирать блевотину с улиц! Вместо того чтобы служить примером для молодежи в этом собрании и для всех за пределами Форума, ты уподобляешься худшим демагогам, когда-либо вещавшим с ростры, самым грязным на язык сквернословам из собравшейся на Форуме толпы! Как смеешь ты пользоваться своим положением и поносить членов этого собрания? Как смеешь утверждать, что другие нарушают закон? – Он наставил палец на Филиппа, набрал в легкие побольше воздуху и проревел: – Я долго тебя терпел, Луций Марций Филипп! Либо поступай как консул, либо сиди дома!

Красс Оратор уселся под громкие рукоплескания; Филипп смотрел себе под ноги, склонив голову так, чтобы никто не видел его лица, Цепион косился на Красса Оратора с нескрываемой злобой.

Секст Цезарь откашлялся.

– Благодарю тебя, Луций Лициний, за напоминание мне и всем остальным о том, кто такой консул и как он должен себя держать. Я внемлю твоим словам и надеюсь, что им внемлет Луций Марций. Полагаю, в создавшейся атмосфере нелегко вести себя достойно, а посему объявляю заседание закрытым. Следующее заседание сената состоится через восемь дней. Сейчас разгар ludi Romani

, и нам, полагаю, следует найти более приличествующий случаю способ почтить Рема и Ромула, чем желчные и неуклюжие перепалки. Хорошего вам отдыха, отцы-законодатели, наслаждайтесь играми!

После этого принцепс сената Скавр, Друз, Красс Оратор, Сцевола, Антоний Оратор и Квинт Помпей Руф отправились к Гаю Марию, где стали обсуждать за вином события дня.

– Ты превосходно прижал Филиппа, Луций Лициний! – радовался Скавр, сделав большой глоток вина.

– Запоминающаяся речь! – подхватил Антоний Оратор.

– Я тоже тебе признателен, Луций Лициний, – говорил с улыбкой Друз.

Красс Оратор принимал похвалы скромно, твердя одно:

– Этот дурень сам напросился!

В Риме не спадала жара, поэтому, войдя в дом Мария, все сбросили тоги и наслаждались прохладой, удобно расположившись в саду.

– Хотелось бы мне знать, – подал голос хозяин дома, примостившийся на бортике своего окруженного колоннадой бассейна, – что затевает Филипп.

– И мне! – подхватил Скавр.

– Если только он что-то затевает… – бросил Помпей Руф. – Он неотесанный чурбан, и только. Всегда таким был.

– Нет, в его башке зреет некий замысел, – стоял на своем Марий. – В какой-то момент мне даже показалось, что я его разгадал. Но потом поднялся такой крик, что я запамятовал…

Скавр вздохнул:

– В одном ты можешь быть твердо уверен, Гай Марий: мы все узнаем. Вероятно, уже на следующем заседании.