Битва за Рим

– Это, отцы-законодатели, клятва, которую дают вот уже год тысячи италийцев. Теперь, отцы-законодатели, вы знаете, ради чего так старается Марк Ливий Друз, ради чего так неустанно, с таким воодушевлением борется он за этот бесценный дар – наше римское гражданство – для своих друзей-италиков. – Он устало покачал головой. – Вовсе не потому, что ему хотя бы на йоту дорога́ их грязная италийская шкура! Не из-за своей веры в справедливость, даже такую извращенную! Не потому, что он грезит о славной карьере, которая на веки вечные обеспечит ему место в истории! А потому, досточтимые сенаторы, что он связан клиентской клятвой почти со всей Италией! Если бы мы предоставили италикам права гражданства, Италия принадлежала бы Марку Ливию Друзу! Вообразите! Патронат, простершийся от Арна до Регия, от Тусканского моря до Адриатики! О, прими мои поздравления, Марк Ливий! Что за подарок! Есть ради чего трудиться! Больше сотни армий клиентов!

Сказав все это, Филипп развернулся, сошел с курульного помоста и мерным шагом приблизился к тому краю длинной скамьи трибунов, где сидел Друз.

– Марк Ливий Друз, правда ли, что вся Италия принесла эту клятву? – спросил Филипп. – Правда ли, что в ответ на эту клятву ты поклялся добыть гражданство для всей Италии?

С лицом белее тоги Друз, шатаясь, поднялся и вытянул руку, то ли прося о чем-то, то ли желая оттолкнуть Филиппа. В следующее мгновение, еще шевеля губами, как будто пытаясь ответить, Друз рухнул на черно-белый мозаичный пол. Филипп брезгливо отступил, Марий и Скавр опустились на колени рядом с Друзом.

– Он умер? – спросил Скавр, перекрикивая шум, поднявшийся после объявления Филиппа, что заседание прерывается до завтрашнего дня.

Марий, приложивший ухо к груди Друза, покачал головой:

– Глубокий обморок. – Он выпрямился и с облегчением перевел дух.

Обморок затянулся, Друз пошел пятнами, посерел. У него задергались руки и ноги, потом все тело несколько раз скрутила судорога, из груди вырвались страшные звуки.

– У него удар! – воскликнул Скавр.

– Вряд ли, – ответил Марий, всякое повидавший на поле брани. – После такого долгого беспамятства часто бывают судороги, но потом они проходят. Скоро он очнется.

Филипп отошел подальше, больше всего заботясь о том, чтобы уберечь тогу, если Друза вырвет.

– Унесите этого труса! – презрительно распорядился он. – Если ему суждено умереть, то пусть это произойдет на неосвященной земле.

Марий вскинул голову.

– Mentulam caco, cunne

, – бросил он Филиппу достаточно громко, чтобы слышали все вокруг.

Филипп ускорил шаг; если он кого-то и боялся, то только Гая Мария.

Сочувствующие Друзу остались ждать, когда он придет в себя; к удовольствию Мария, среди них был и Луций Корнелий Сулла.

К Друзу вернулось сознание, но он не понимал, где находится и что произошло.

– Я послал к Юлии за носилками, – сказал Марий Скавру. – Пусть он лежит здесь, пока их принесут. – Он пожертвовал своей тогой, подложив ее Друзу под голову и кое-как его укрыв, чтобы согреть.

– Я совершенно сбит с толку! – признался Скавр, сидя на краю курульного помоста. Он был так невелик ростом, что его ноги остались болтаться в воздухе. – Истинно говорю, никогда не подумал бы такого о нем!

Марий саркастически фыркнул:

– Что ты несешь, Марк Эмилий? Ты никогда бы не подумал такого о римском аристократе? А вот я никогда бы не поверил в обратное! Юпитер, как же вы все обманываетесь!

Ярко-зеленые глаза Скавра забегали.

– Юпитер свидетель, ты, италийский деревенщина, ловко разоблачаешь наши слабости! – И Скавр втянул голову в плечи.

– Кто-то должен это делать, дряхлый ты мешок костей! – отшутился Марий, подсаживаясь к принцепсу сената и глядя на троих оставшихся: Сцеволу, Антония Оратора и Луция Корнелия Суллу. – Ну как, друзья? – спросил он, тоже болтая ногами. – Что нам делать теперь?

– Ничего, – буркнул Сцевола.

– О, Квинт Муций, Квинт Муций, прости нашему бедному народному трибуну его слабость, такую исконно римскую! В нем и так едва душа теплится! – И Марий стал вторить хриплому хохоту Скавра.

– Пусть это римская слабость, – обиженно проговорил Сцевола, – но я ее лишен.

– Может, и так, потому-то ты ему и не ровня, мой друг, – сказал Марий, указывая вытянутой ногой на лежащего на полу Друза.

Сцевола неприязненно поморщился:

– Знаешь, Гай Марий, ты невыносим! А ты, принцепс сената Скавр, перестань хихикать. Нашел повод для смеха!

– Никто из нас еще не ответил на первый вопрос Гая Мария, – примирительно напомнил Антоний Оратор. – Что теперь делать?

– Это не нам решать, – впервые напомнил о себе Сулла. – Не нам, а ему.

– Хорошо сказано, Луций Корнелий! – воскликнул Гай Марий и встал, потому что в тяжелую бронзовую дверь заглянула знакомая физиономия главного носильщика его жены. – Что ж, мои щепетильные друзья, пора доставить этого беднягу домой.

Бедняга, все еще пребывавший в мире грез, был оставлен на попечение матери, которая поступила разумно, не пригласив врачей.