Битва за Рим

Славно, толпа почти разошлась… Но кто-то невидимый крепко прильнул к Друзу и дернул его за полу тоги. Друз испытал внезапную острую боль справа в паху, но сдержал крик, ведь все эти люди, пусть и его сторонники, были ему чужими. Они уже разбегались, ахая оттого, что свет разом померк, и торопясь попасть домой, прежде чем римские проулки превратятся в грозящие смертельной опасностью ущелья.

Полуслепой от боли, Друз стоял на дрожащих ногах в дверях, лицом к саду, со вскинутой левой рукой, на которой складками повисла тога; дождавшись, чтобы привратник выпустил на улицу последних гостей, он сделал было шаг в направлении кабинета, где его ждали друзья. Но этого движения оказалось достаточно, чтобы боль стала невыносимой. Он уже не смог подавить крик, рвавшуюся из груди отчаянную мольбу о помощи. По его правой ноге хлынула горячая струя, и его обуял страх.

Выбежав из кабинета, Скавр и остальные застали Друза все еще держащимся на подгибающихся ногах, с ладонью, прижатой к правому бедру; потом он уставился на ладонь, залитую кровью. Его кровью! Он рухнул на колени и, как проколотый, потерявший воздух пузырь, растянулся на полу с широко распахнутыми глазами, не в силах сдержать стоны от неумолимо нараставшей боли.

Первым опомнился не Скавр, а Марий. Освободив правое бедро Друза от складок тоги, он обнажил рукоятку кинжала, всаженного ему в пах. Все стало ясно.

– Луций Корнелий, Квинт Муций, Марк Антоний! Вас трое, бегите за тремя докторами! – хрипло распорядился Марий. – Принцепс сената, вели немедленно зажечь лампы – все до одной!

Друз издал вдруг истошный крик, взлетевший к звездному небу над атрием и заметавшийся, как летучая мышь, натыкаясь на колонны. Атрий ожил: отовсюду с криками бежали рабы, управляющий Кратипп вместе со Скавром зажигал лампы, Корнелия Сципиона, опередив шестерых детей, упала на колени рядом с сыном, в лужу его крови.

– Убийца, – лаконично процедил Марий.

– Я должна послать за его братом, – сказала мать, выпрямляясь. Вся ее одежда промокла от крови.

Никто не обратил внимания на шестерых детей, смотревших из-за спины Мария на кровавую сцену. Расширенными глазами они следили, как кровь растекается по полу, смотрели на дядино лицо, искаженное судорогами, на торчащий из-под его тоги кинжал. Теперь он кричал почти не переставая: боль ежесекундно усиливалась из-за внутреннего кровотечения, сдавившего нервные окончания; при каждом его новом крике дети вздрагивали, морщились, всхлипывали, пока Цепион-младший не сообразил прижать к своей груди лицо младшего брата Катона, чтобы тот не видел мучений дяди Марка.

Детей увели только после возвращения Корнелии Сципионы, тут же передавшей их под надзор рыдающей, дрожащей няньки; потом мать опять упала на колени рядом с Марием, такая же беспомощная, как он.

В следующее мгновение вбежал Сулла, волоча за собой Аполлодора Сицилийца. Швырнув его на пол, Марию под бок, он прорычал:

– Бессердечный сморчок не хотел прерывать свой ужин!

– Чтобы я его осмотрел, надо отнести его на кровать, – пролепетал сицилийский грек, еще не отдышавшийся после бесцеремонного обращения Суллы.

Марий, Сулла, Кратипп и еще двое слуг подняли громко стонущего Друза и понесли. Пропитавшаяся кровью тога оставляла на полу ярко-красный след. Раненого уложили на широкую постель, на которой он и Сервилия Цепиона долго и тщетно пытались зачать ребенка. Маленькую комнату освещало столько ламп, что в ней было светло, как днем.

Прибежали еще два врача, после чего Марий и Сулла вышли в атрий и стали слушать вместе с остальными крики Друза. При появлении Мамерка Марий молча указал на дверь спальни, но не изъявил желания снова туда войти.

– Мы не можем разойтись, – пробормотал Скавр, который в эту минуту выглядел глубоким стариком.

– Нет, не можем, – согласился Марий, тоже на глазах постаревший.

– Тогда уйдем в кабинет, чтобы не мешаться, – предложил Сулла. Он дрожал от потрясения и от недавнего усилия, потребовавшегося, чтобы стащить протестующего врача с обеденного ложа.

– Юпитер, я не могу в это поверить! – простонал Антоний Оратор.

– Цепион? – опасливо предположил Сцевола.

– Держу пари, это испанский трус Варий, – сказал, оскалившись, Сулла.

Сидя в кабинете, они чувствовали свою ненужность и бессилие, невыносимые для людей, привыкших повелевать; у них в ушах по-прежнему звучали доносившиеся из спальни страшные крики. Но уже скоро они убедились, что Корнелия Сципиона – истинный член своего могучего клана: при всем ужасе происходящего она нашла время распорядиться, чтобы им принесли вина и еды, и прислала им в услужение раба.

Вытащив из раны кинжал, врачи убедились, что для черного дела выбрано идеальное оружие – сапожный нож с широким кривым лезвием.

– Вдобавок нож провернули в ране, – сказал Аполлодор Сицилиец Мамерку, не обращая внимания не непрерывный крик Друза.

– Что это значит? – спросил Мамерк, отчаянно потея от жара несчетных языков пламени в лампах и еще не до конца понимая, что происходит.

– Внутри все порвано так, что не сошьешь, Мамерк Эмилий. Кровеносные сосуды, нервы, мочевой пузырь и, боюсь, кишечник.