Битва за Рим

Таким образом, весь декабрь сенат и Форум были заняты внутренними делами; даже самые ерундовые события, происходившие непосредственно в Риме, способны были отвлечь от объявленной марсами войны. К такой ерунде относилось, к примеру, опустевшее после гибели Марка Ливия Друза жреческое место. Даже по прошествии стольких лет великий понтифик Агенобарб помнил, что место, отданное Друзу, должно было принадлежать ему; поэтому он спешно предложил кандидатуру своего старшего сына Гнея, недавно обручившегося со старшей из дочерей патриция Луция Корнелия Цинны, Корнелией Цинной. На это место в жреческой коллегии претендовать мог только плебей, поскольку Друз был плебеем. Список кандидатов включал самых прославленных представителей плебейских родов. В него входил Метел Пий Свиненок, еще один обиженный – ведь место его отца отошло по итогам голосования Гаю Аврелию Котте. Но в последний момент принцепс сената Скавр всех удивил, назвав имя патриция – Мамерка Эмилия Лепида Ливиана, брата Друза.

– Это незаконно по двум причинам! – вскинулся великий понтифик Агенобарб. – Во-первых, он патриций. Во-вторых, он Эмилий, а у нас уже есть один понтифик из Эмилиев – это ты.

– Ерунда! – отрезал Скавр. – Я выдвигаю его не как усыновленного Эмилия, а как родного брата погибшего жреца. Он – Ливий Друз, и я утверждаю, что его имя может быть внесено в список.

Коллегия понтификов приняла решение, что в создавшейся ситуации Мамерка правомерно считать Ливием Друзом, и добавила его в список кандидатов. Вскоре выяснилось, насколько избирателям полюбился Друз: Мамерк победил во всех семнадцати трибах и стал жрецом вместо своего брата.

Гораздо серьезнее – так, по крайне мере, тогда казалось – были действия Квинта Вария Севера Гибриды Сукрона. Когда в десятый день декабря вступила в свои права новая коллегия народных трибунов, Квинт Варий тут же внес законопроект об обвинении в измене любого, кто поддерживал предоставление гражданских прав италийцам. Все девять его коллег спешно наложили вето даже на обсуждение такого закона. Но Варий, беря пример с Сатурнина, пригласил в комиций толпу наемных головорезов, которая угрозами принудила остальную коллегию отозвать вето. Угрозами он добился и другой цели – заставил замолчать оппозицию, так что в начале нового года был учрежден особый суд по делам о государственной измене, прозванный всем Римом комиссией Вария, уполномоченный судить только сторонников предоставления гражданства италийцам. При этом полномочия суда были настолько размыты, что обвинение могло быть предъявлено любому; коллегия присяжных состояла исключительно из всадников.

– Он будет использовать этот суд для преследования своих личных врагов, а также врагов Филиппа и Цепиона, – предрекал принцепс сената Скавр, не делавший из своего мнения тайны. – Вот увидите! Это самый позорный закон в нашей истории!

Варий не замедлил доказать правоту Скавра, наметив свою первую жертву – несгибаемого ультраконсерватора Луция Аврелия Котту, бывшего претором пятью годами раньше, сводного брата Аврелии с отцовской стороны, никогда не принадлежавшего к ярым сторонникам предоставления прав италикам. Котта перешел на эту позицию вместе со многими в сенате в дни упорной борьбы, которую вел там Друз; в основе этой перемены во мнении Котты лежала его неприязнь к Филиппу и к Цепиону. Еще более серьезной его ошибкой стало полное игнорирование Квинта Вария.

Старейший Котта в своем роду, он прекрасно подходил на роль первой жертвы комиссии Вария: он стоял ниже консуляров, но выше сенатских pedarii, заднескамеечников без права голоса. В случае обвинительного приговора суд Вария превратился бы в инструмент террора для сената. Первый же день разбирательств ясно продемонстрировал Луцию Котте ожидавшую его участь: коллегия присяжных состояла из ненавистников сената, а председатель суда, могущественнейший всадник-плутократ Тит Помпоний, почти не обращал внимания на протесты защиты.

– Мой отец не прав, – сказал молодой Тит Помпоний, стоявший в толпе, собравшейся поглазеть на дела комиссии Вария.

Собеседником его был другой член малочисленной группы судейских помощников Сцеволы Авгура – Марк Туллий Цицерон; будучи младше Тита Помпония на четыре года, он превосходил его умом – если не здравомыслием – на все сорок лет.

– В каком смысле? – осведомился Цицерон, прибившийся к молодому Титу Помпонию после смерти Суллы-младшего. Эта трагедия стала первой в жизни Цицерона; даже теперь, по прошествии многих месяцев, он горевал по умершему другу, которого ему очень не хватало.

– Уж больно он рвется в сенат, – стал мрачно объяснять Тит Помпоний. – Это желание ест его поедом, Марк Туллий! Все, что он делает, направлено на то, чтобы пролезть в сенат. Потому он и проглотил наживку, услужливо подсунутую Квинтом Варием, – стать председателем этого суда. Конечно, отмена законов Марка Ливия Друза лишила его верного места в сенате, поэтому Квинту Варию удалось его в это втравить. Ему обещали, что если он сделает все, как ему скажут, то пройдет в сенат, как только будут избраны новые цензоры.