Но все это не шло ни в какое сравнение с тем положением, в котором оказался восточнее Рима, совсем недалеко от города, Публий Рутилий Луп. Все началось с прибытия в феврале Гая Перперны с легионом новобранцев вместо двух легионов ветеранов; дальше все становилось только хуже. Пока Марий и Цепион набирали и снаряжали солдат, Луп вел бумажную войну с римским сенатом. В его войсках, включая легатов, назревает мятеж, яростно строчил Луп; что намерен делать с этим сенат? Как может он вести войну, когда его собственные люди так враждебны? Желает или не желает Рим защиты Альбы Фуценции? И как может он ее защищать, не имея ни одного опытного легионера? Когда удосужатся наконец отозвать Помпея Страбона? Когда хоть кто-нибудь пошевелит пальцем, чтобы предъявить Помпею Страбону обвинение в государственной измене? Когда сенат отберет у Помпея Страбона два его, Лупа, ветеранских легиона? И когда его избавят от этого невыносимого червя – Гая Мария?
Луп и Марий стояли лагерем на Валериевой дороге, вне стен Карсиол. Лагерь был отлично укреплен стараниями Мария, заранее туда отправившегося и заставившего рекрутов копать – для тренировки мускулатуры, как он объяснил с невинным видом Лупу, возмутившемуся, что люди роют землю, а не обучаются военному делу. Цепион располагался позади них, тоже на Валериевой дороге, под городом Варией. В одном Луп был прав: никто не желал прислушиваться к чужой точке зрения. Цепион не обращал никакого внимания на Карсиолы и на своего командующего, потому что, как он объяснял, у того в палатке царила атмосфера злобной язвительности. Что до Мария, справедливо полагавшего, что его командующий выступит против марсов, лишь только наберется достаточно солдат, то он брюзжал не переставая. Войска безнадежно неопытны, твердил он, и нуждаются в сотне дней обучения, прежде чем повести их в бой; снаряжение тоже не выдерживает критики; Лупу лучше успокоиться и смириться, а не бесноваться из-за Помпея Страбона, похитившего ветеранские легионы.
Но если Луций Цезарь страдал нерешительностью, то Луп был попросту бездарен. Военного опыта у него почти не было, он принадлежал к школе военачальников-теоретиков, уверенных, что лишь только неприятель узрит римский легион, как сражение завершится – в пользу Рима. Кроме того, он презирал италиков, считая их всех деревенскими плутами. С его точки зрения, Марий должен был выступить, собрав и вооружив четыре легиона. Марий же придерживался иного мнения: он упорно настаивал, что солдат нельзя бросать в бой необученными. Когда Луп напрямую приказал Марию идти к Альбе Фуценции, тот ответил отказом. Следом за Марием отказались выступать и младшие легаты.
Снова потекли письма в Рим, с обвинениями легатов теперь уже в мятеже, а не в неповиновении. И за всем, конечно же, стоял Гай Марий, вечный Гай Марий.
Так Луп и не двинулся с места до конца мая, когда созвал совет и приказал Гаю Перперне вести капуанский легион новобранцев и еще один, совсем уж зеленый, по Валериевой дороге, через западный перевал, в земли марсов. Целью была Альба-Фуценция, надлежало прорвать осаду марсов, если таковая имела место, и разместить там гарнизон на случай их нападения. И снова Марий стал возражать, только на сей раз он остался в меньшинстве; новобранцы, как справедливо заявил Луп, уже прошли положенную подготовку. Перперна повел два своих легиона по Валериевой дороге.
Западный перевал представлял собой скалистое ущелье на высоте четырех тысяч футов, где еще не до конца растаяли зимние снега. Войска роптали и жаловались на холод, поэтому Перперна не выставил на высотах столько постов, сколько требовалось, больше заботясь о настроении своих людей, чем о безопасности. Публий Презентей напал на колонну, когда она целиком втянулась в ущелье, бросив на нее четыре легиона пелигнов, жаждавших победы. Победа была одержана – полная и сладостная. На перевале полегло четыре тысячи солдат Перперны, чье оружие и доспехи достались Презентею; снаряжение шести тысячи выживших тоже попало в руки победителей, так как было брошено при поспешном бегстве. Причем Перперна находился в числе самых быстроногих беглецов.
В Карсиолах Луп лишил Перперну звания и с позором отослал в Рим.
– Это глупость, Луп, – сказал ему Марий, давно переставший тратить время на вежливое «Публий Рутилий»: слишком больно было называть этим дорогим ему именем такого бездаря. – Нечего сваливать вину на Перперну, он новичок. Виноват ты, ты один. Говорил я тебе: люди не готовы. И вести их должен был тот, кто знает, как поступать с такой зеленой армией, – я.
– Не лезь не в свое дело! – огрызнулся Луп. – И не забывай, что главная твоя задача – говорить мне «да!».
– Я бы не сказал тебе «да!», Луп, даже если бы ты повернулся ко мне голой задницей! – ответствовал Марий, свирепо сведя брови. – Ты совершенный тупица!
– Я отошлю тебя в Рим! – крикнул Луп.