Битва за Рим

Два легиона Суллы двигались параллельно Марию по Валериевой дороге до тех пор, пока разделявший их водораздел не сменился марсийским нагорьем вокруг Фуцинского озера; но и там Сулла не подходил к Марию ближе чем на десять миль, успешно прячась. За это он благодарил пристрастие марсов к производству собственного вина, невзирая на мало пригодную для этого местность. К югу от Валериевой дороги тянулись сплошные виноградники, представлявшие собой маленькие участки, защищенные высокими каменными изгородями от холодных ветров, дувших с гор как раз во время цветения винограда, когда насекомым для опыления требовалось безветрие. Здесь Сулла уже убивал всех, кто попадался у него на пути, – в основном это были женщины и дети: все мужчины из приозерных селений и ферм, кроме стариков, ушли в армию.

Он узнал о завязавшемся бое между Марием и марсами благодаря северному ветру, принесшему в виноградники такие отчетливые звуки сражения, что казалось, будто все происходит где-то рядом, у них под носом. Еще на заре гонец сообщил Сулле, что днем грянет бой. Сулла выстроил свои силы за десятифутовыми изгородями, линией глубиной в восемь рядов, и стал ждать.

Часа через четыре после того, как начался, судя по звукам, бой, через каменные изгороди стали перелезать марсы, падавшие прямо на обнаженные мечи легионеров Суллы, жаждавших принять участие в сражении. Кое-где отчаявшиеся марсы вступали в бой, но порядкам Суллы нигде не грозила опасность.

«Как всегда, Гай Марий отвел мне роль своего прислужника, – думал Сулла, наблюдая с бугорка за происходящим. – Он все это задумал, разработал стратегию, предложил тактику, его воля предрешила успех. Я всего лишь стою по другую сторону жалкой стенки и подбираю остатки, как голодный – объедки. Как хорошо он знает себя – и как хорошо изучил меня!»

Когда порученная ему часть боя осталась позади, Сулла сел на мула и, далекий от ликования, потрусил кружным путем на Валериеву дорогу, чтобы доложить Гаю Марию, что все прошло строго по плану и что всех до одного участвовавших в бою марсов настигла смерть.

– Я столкнулся с самим Силоном! – сообщил, вернее, проревел Марий, всегда переходивший после боя на радостный рев. Хлопнув своего бесценного помощника по спине, он повел его в командирскую палатку. – Вообрази, они спали! – ликовал он. – А почему? Потому что здесь они дома! Я обрушился на них, как гром с небес! Похоже, им не приходило в голову, что Азиния могут разбить. Никто им об этом не сообщил, они знали только, что он движется, раз я вышел наконец из Реате. И тут из-за угла являюсь я! Они выступали на помощь Азинию. Я отошел подальше, как будто не собирался ввязываться в бой, поставил людей в каре и притворился, что намерен обороняться, а не нападать. «Раз ты такой великий полководец, Гай Марий, то сразись со мной!» – крикнул с коня Силон. «Раз ты такой великий полководец, Квинт Поппедий, так сделай меня!» – крикнул я в ответ.

Мы так и не узнаем, что он собирался предпринять, потому что его люди клюнули, закусили удила и бросились в атаку, не дожидаясь его приказа. Чем облегчили мою задачу. Я знаю, что и когда делать, Луций Корнелий, а Силон нет. Почему я говорю это в настоящем времени? Потому что он ушел невредимым. Когда его люди запаниковали и дрогнули, он развернул коня и пустил его галопом на восток. Вряд ли он остановится, пока не доберется до Мутила. А я заставил марсов отступать в одном направлении – через виноградники. Я знал, что там их поджидаешь ты. Так и вышло.

– Отлично сработано, Гай Марий, – сказал Сулла, ничуть не покривив душой.

На пиру в честь победы кроме Мария, Суллы и их подчиненных присутствовал и Марий-младший, сиявший от гордости за отца, чью науку начинал осваивать. «Только этого щенка здесь недоставало!» – подумал Сулла и отвернулся.

Бой повторился – теперь в рассказах, причем занял больше времени, чем на деле; но постепенно, когда вина в амфорах плескалось гораздо меньше, разговор неизбежно перешел на политику. Темой стал грядущий закон Луция Цезаря, оказавшийся для подчиненных Мария неожиданностью, потому что он не говорил им о своей беседе с Суллой во Фрегеллах. Все реагировали по-разному, но сама уступка ни у кого не вызвала одобрения. Здесь сидели солдаты, мужчины, воевавшие уже полгода, тысячами терявшие товарищей, а главное, считавшие, что слабоумные трусы в Риме не дают им возможности победить. Засевшую в Риме знать здесь уподобляли высохшим девам-весталкам, самой суровой критике подвергался Филипп, а за ним следом и Луций Цезарь.

– Юлии Цезари – породистые неврастеники! – грохотал багровый Гай Марий. – Жаль, что старшим консулом в этом кризисе оказался один из них. Я знал, что он даст слабину.

– Послушать тебя, Гай Марий, мы не должны делать италикам никаких уступок, – сказал Сулла.

– Да, я против уступок, – подтвердил Марий. – Пока не грянула война, я был другого мнения. Но народ, объявивший себя врагом Рима, – мой враг. Враг навсегда.