– Командование переходит ко мне, – объявил Сулла дюжине собравшихся вокруг него людей.
Никто не возражал.
– Мы немедленно, прежде чем известие дойдет до Силона и Мутила, возвращаемся в Лаций.
На это уже последовало возражение – из уст Марка Цецилия, именуемого Корнутом.
– Как же так? – гневно крикнул он. – До Альбы-Фуценции нет и двадцати миль, а ты говоришь, что нам надо развернуться и уйти?
Сулла, поджав губы, широко повел рукой, указывая на стоявших вокруг кучками солдат, наблюдавших за происходящим и утиравших слезы.
– Взгляни на них, дурень! – крикнул он. – Им теперь не до драки! Сейчас наша задача, Корнут, увести их в безопасное место и утешить, а потом найти другого полководца, к которому они будут питать хотя бы десятую часть той любви, которую испытывают к Марию.
Корнут открыл было рот, чтобы возразить, но, не найдясь, только беспомощно пожал плечами.
– Кто еще желает говорить? – спросил Сулла.
Желающих не оказалось.
– Значит, решено. Снимаемся с места, живо! Я уже отправил приказ своим легионам на той стороне виноградников. Они будут ждать нас дальше на дороге.
– А как же Гай Марий? – подал голос Лициний-младший. – Если мы станем его тормошить, он может умереть.
От хохота Суллы всех пробрала дрожь.
–
– Мы все идем в Рим? – робко спросил Лициний-младший.
Только теперь, окончательно взяв себя в руки, Сулла понял, насколько напуганы и растеряны все эти люди; но все они знатные римляне и потому взвешивают каждое его слово, оценивают все с высоты собственного положения. Они имели право на то, чтобы он обращался с ними нежно, как с новорожденными котятами.
– Нет, в Рим идут не все. – Ни в голосе, ни в манере Суллы не было ни капли снисхождения. – В Карсиолах командование армией примешь ты, Марк Цецилий Корнут. Ты встанешь лагерем перед Реате. Мы с сыном Гая Мария повезем его в Рим. Нас будут сопровождать пять когорт.
– Что ж, Луций Корнелий, раз такова твоя воля, то, полагаю, так тому и быть, – молвил Корнут.
Впившийся в него взгляд невиданных светлых глаз был подобен тысяче ядовитых жал.
– Ты прав, Марк Цецилий, все так и будет, – произнес Сулла вкрадчиво, почти ласково. – И если моя воля будет нарушена хотя бы в малом, то, не сомневайся, ты пожалеешь, что родился на свет! Это понятно? Тем лучше! Теперь за дело!
Часть шестая
Когда весть о том, что Луций Цезарь разбил Мутила под Ацеррами, долетела до Рима, сенаторы на некоторое время воспрянули духом. «Римлянам нет более надобности носить сагум», – говорилось в обращении по случаю победы. Однако же, когда стало известно, что Луций Цезарь во второй раз потерпел поражение в теснине Мелфы, а число погибших почти сравнялось с вражескими потерями под Ацеррами, в сенате никто не решился отменить прежнее постановление. Это лишь усилило бы пораженческие настроения.
– Безнадежно, – обратился принцепс сената Марк Эмилий к тем немногим сенаторам, которые собрались, чтобы обсудить создавшееся положение. Он плотно сжал начавшие было подрагивать губы. – Нужно признать более серьезный факт: мы проигрываем войну.
Филипп отсутствовал, и возражать было некому. Не было и Квинта Вария, который по-прежнему преследовал по обвинению в измене самых видных граждан. После того как Антоний Оратор и принцепс сената Скавр были оправданы, число жертв специальной комиссии только множилось.
Скавр, которому никто сейчас не противоречил, почувствовал, что у него нет сил продолжать, и тяжело опустился на свое место. «Я уже совсем старик, – думал он, – как это Марий справляется со всем театром военных действий, ведь мы с ним ровесники?»
Ответ он получил в конце секстилия, когда в сенат прибыл гонец с сообщением, что Гай Марий разбил Герия Азиния, убив семь тысяч марруцинов, в том числе и самого Азиния. Но настроения в Риме были таковы, что никому и в голову не пришло праздновать победу. Напротив, на несколько дней город замер, ожидая вестей о столь же внушительном поражении. Вскоре прибыл другой гонец, и сенаторы приготовились услышать дурные вести. Они сидели напряженные, с застывшими лицами. Из консуляров был один Скавр.