Битва за Рим

Третьего января Марку Туллию Цицерону должно было исполниться семнадцать. Поэтому сразу же после выборов в центуриатных комициях щуплый юноша отправился на регистрационный пункт на Марсовом поле. Напыщенный, самоуверенный юнец, когда-то друживший с Суллой-младшим, в последнее время притих. Он был уверен, что его звезда уже закатилась – вспыхнула ярким огоньком на небосклоне и исчезла в чудовищном пламени гражданской войны. Там, где он стоял когда-то, приковывая взгляды восхищенной толпы, было теперь пусто. И кто знает, займет ли когда-нибудь другой его место. Все суды, кроме суда Квинта Вария, были закрыты. Некому было ими заниматься – городской претор, которому они подчинялись, управлял Римом в отсутствие консулов. Они вряд ли откроются вновь, если дела у италиков пойдут так же хорошо. За исключением Сцеволы Авгура, который в свои девяносто уже отошел от дел, никого из прежних наставников Цицерона не осталось. Красс Оратор был мертв, остальных затянул водоворот войны, их успехи на судебном поприще ушли в небытие.

Больше всего Цицерона пугало всеобщее равнодушие: о нем словно бы все забыли, его судьбой никто не интересовался. Те влиятельные люди, с которыми он когда-то водил знакомство и которые еще оставались в Риме, были слишком заняты, чтобы их беспокоить. Нет, конечно же, он беспокоил их, ведь он считал себя и свои обстоятельства исключительными, но никто – ни принцепс сената Скавр, ни Луций Цезарь – не удостоил его беседой. Для них он был слишком ничтожен, какой-то странный мальчишка, выскочка с Форума. И правда, с чего бы большим людям интересоваться его судьбой? Как говорил его отец: теперь-то и он остался без патрона – нечего мечтать о высоких должностях, делай то, что велят, и помалкивай.

Когда он добрался до регистрационного пункта, притулившегося на краю Марсова поля со стороны Латинской дороги, там не было ни одного знакомого ему лица. Лишь старики-заднескамеечники, на которых сенат возложил обязанности сколь важные, столь и тягостные, и, очевидно, неприятные. Когда подошла очередь Цицерона, его удостоил взглядом лишь председатель – остальные были слишком заняты огромными свитками. Вид юноши, который из-за странной формы слишком большой для такого хрупкого тела головы выглядел на редкость нелепо, не вызвал у него ни капли воодушевления.

– Личное имя и родовое имя?

– Марк Туллий.

– Личное имя и родовое имя отца?

– Марк Туллий.

– Личное имя и родовое имя деда?

– Марк Туллий.

– Триба?

– Корнелия.

– Когномен, если имеется?

– Цицерон.

– Класс?

– Первый – всадник.

– Имел ли отец государственного коня?

– Нет.

– Есть ли средства на покупку собственной сбруи?

– Конечно.

– Твоя триба сельская. Какая область?

– Арпин.

– О, земля Гая Мария! Кто патрон твоего отца?

– Луций Лициний Красс Оратор.

– Сейчас никого?

– Сейчас никого.

– Проходил ли военную подготовку?

– Нет.

– Отличишь один конец меча от другого?

– Если ты хочешь знать, умею ли я пользоваться мечом, то нет.

– Держишься в седле?

– Да.

Председатель записал все, что требовалось, и с кислой улыбкой посмотрел на Цицерона:

– Приходи за два дня до январских нон, Марк Туллий, и ты получишь назначение в войска.

Вот и все. Ему велели явиться в самый день его рождения. Как он был унижен! Они даже не поняли, кто он! А ведь они наверняка слышали его на Форуме. Но если и так, то ловко это скрыли. Нет сомнений, его пошлют воевать. Начни он вымаливать канцелярскую работу, они бы сочли его трусом, человеку его ума это было совершенно ясно. Поэтому он молчал. Ему не хотелось, чтобы годы спустя какой-нибудь соперник на консульских выборах раскопал позорную пометку напротив его имени.

Его всегда тянуло к людям постарше, и сейчас он не мог припомнить никого, кому можно было бы довериться. Все они были за пределами Рима, исполняя свой воинский долг, все, начиная с Тита Помпония и многочисленных внуков и племянников его почившего патрона и заканчивая его собственными двоюродными братьями. Сулла-младший, единственный друг, которого ему посчастливилось найти, мертв. Кроме дома, пойти больше некуда. Он направился в сторону Кипрской улицы, а оттуда – домой, в Карины, в глубочайшем унынии.

Каждый римский гражданин (в те дни даже неимущий) по достижении семнадцати лет должен был пройти военную службу, но до начала войны с италиками Цицерон даже подумать не мог, что ему когда-нибудь придется стать солдатом. Он рассчитывал, что благодаря знакомствам, приобретенным на Форуме, получит должность, где во всем блеске засияет его литературный талант, а ходить в кольчуге и с мечом ему придется разве что на параде. Но теперь стало ясно, что удачи ему не видать, и он чувствовал всем своим щуплым телом, что его ожидают часы мучительных маршей, которые он ненавидел, и гибель на поле боя.