Битва за Рим

Почти одновременно с новостью о смерти принцепса сената Скавра в Рим пришла весть о смерти Секста Юлия Цезаря от грудной болезни, которая обострилась во время осады Аскула-Пиценского. После того как Помпей Страбон переварил новости, которые содержало письмо, подписанное легатом Секста Цезаря Гаем Бебием, он принял решение. Сразу же после похорон Скавра он самолично отправится в Аскул.

Деньги на похороны за государственный счет сенат выделял лишь в исключительных случаях, но даже в такое тяжелое время нельзя было и помыслить, чтобы Скавра не удостоили этой чести. Весь Рим обожал его, и весь Рим вышел на улицы оказать ему последние почести. Никогда уже жизнь не станет прежней без Марка Эмилия, без его плеши, в которой, словно в зеркале, отражалось солнце, без прекрасных зеленых глаз, которые зорко следили за всеми родовитыми римскими подлецами, без его остроумия и храбрости. Долго еще его будет не хватать.

То, что он покидает Рим в дни траура, было для Марка Туллия Цицерона предзнаменованием. Он тоже умер для всего, что было ему дорого, – для Форума и книг, для законов и риторики. Мать была занята сдачей внаем дома в Каринах, ее сундуки уже ждали отправки в Арпин, однако вещей Цицерона она складывать не стала. Ее не оказалось дома даже тогда, когда пришло время прощаться. Он выскользнул за дверь, позволил подсадить себя в седло – отец прислал ему лошадь из Арпина, так как семья не удостоилась чести иметь государственного коня. Его немудреные пожитки были навьючены на мула – все, что не поместилось, пришлось оставить. Помпей Страбон воевал налегке, не терпя офицерских обозов. Об этом Цицерон узнал от своего нового друга, который часом позже поджидал его за городом, на Латинской дороге.

Когда небольшой отряд Помпея Страбона покидал Рим, направляясь в самую пасть зимы, холод стоял ужасный: дул резкий ветер, с балконов свисали сосульки, ветви деревьев были окованы льдом. Часть армии, которая после триумфа стояла биваком на Марсовом поле, уже выдвинулась в путь. Остальные шесть легионов Помпея Страбона ждали его подле Вейи, города неподалеку от Рима. Здесь они и заночевали. Цицерону пришлось делить палатку с другими контуберналами. Всего их было восемь. Младшим был шестнадцатилетний Помпей, старшему, Луцию Волумнию, исполнилось уже двадцать три. Во время дневного перехода у них не было ни времени, ни случая знакомиться, поэтому Цицерон исполнил эту обязанность, когда они разбили лагерь. Он не имел ни малейшего представления, как ставить палатку, не понимал, чего от него хотят. Так он топтался позади других с несчастным видом, пока Помпей не сунул ему в руки веревку и не велел стоять на месте и крепко держать ее.

Когда по прошествии времени Цицерон – теперь уже много переживший и повидавший – вспоминал тот первый вечер в палатке контуберналов, он не переставал удивляться, как ловко и незаметно Помпей помогал ему. Он без слов дал понять остальным, что Цицерон пользуется его покровительством, поэтому никаких насмешек над внешностью или физической слабостью новобранца он не потерпит. Без всякого сомнения, в палатке царил Помпей, однако вовсе не потому, что был сыном командующего. Образованием он не блистал, но ум у него был замечательный, а самоуверенности хватило бы на троих. Он был рожден повелевать, не терпел преград и не выносил дураков. Возможно, поэтому ему полюбился Цицерон, умный и так же не расположенный терпеть ограничения.

– Все это никуда не годится, – сказал Помпей-младший Цицерону, бросив взгляд на лежавшие в беспорядке пожитки своего приятеля.

– Никто не сказал мне, что надо взять, – ответил синий от холода Цицерон, клацая зубами.

– У тебя что же, ни матери, ни сестры? Они всегда знают, что собрать в дорогу, – сказал Помпей.

– Сестры нет, только мать. – Цицерон не мог унять дрожь. – Но она меня не любит.

– У тебя что, нет штанов? И рукавиц? И двойной шерстяной туники? И теплых носков? И шерстяной шапки?

– Только то, что здесь. Я не подумал. Конечно, у меня есть все это, но дома, в Арпине.

«Какой семнадцатилетний мальчишка подумает о теплой одежде?» – спрашивал себя Цицерон спустя годы – и опять становилось тепло на душе, когда он вспоминал, как Помпей, не дожидаясь согласия остальных контуберналов, заставил каждого поделиться с Цицероном чем-нибудь из теплых вещей.

– Хватит хныкать, у вас всего достаточно, – сказал им Помпей. – Возможно, Марк Туллий кое в чем и полный идиот, но в других отношениях он умнее всех нас, вместе взятых. К тому же он мой друг. Благодарите свою счастливую звезду, что у вас есть матери и сестры, которые знают, что собрать вам в дорогу. Волумний, тебе не нужно шесть пар носков, ты все равно их не меняешь! Дай сюда эти рукавицы, Тит Помпей. Эбутий, передай тунику. Фундилий – шапку. Майаний, у тебя столько одежды, что ты можешь всем поделиться. Я тоже. И запросто.