Битва за Рим

– Я скажу, Луций Корнелий, что был не прав. О нет, я не отказываюсь от своих слов! Я ошибся, не разглядев твой дар. Ты рожден полководцем. Ни один, пусть даже отменно обученный командир, не догадался бы послать Гая Коскония морем в Апулию – твои действия были подсказаны вдохновением. То, как ты провел всю эту операцию, говорит лишь об одном: ты – воин до мозга костей.

Такой ответ должен был совершенно осчастливить Луция Корнелия Суллу: Марий признал ошибку. Однако этого не случилось. Сулла был убежден, что Марий по-прежнему считает себя выше его, думает, что разделался бы с Южной Италией быстрее и лучше его, Суллы. «Что же мне сделать, старый осел, чтобы ты понял: перед тобой равный?» – внутри Суллы клокотала ярость, когда он задавался этим вопросом, но он не давал ей воли. Он ощетинился, словно дикий зверь, и посмотрел на Цезаря, в чьих глазах можно было прочесть: «Я знаю, что у тебя на душе, я слышу тот вопрос, который ты не можешь задать вслух».

– О чем ты думаешь, Цезарь? – спросил Сулла.

– Я в восхищении, Луций Корнелий.

– Не очень-то хороший ответ.

– Зато честный.

– Пойдем-ка, я отведу тебя домой.

Сперва шли молча: Сулла – в белоснежной кандидатской тоге, Цезарь – в детской тоге с пурпурной каймой и амулетом-буллой на шее от сглаза. Сулла так привык к своей славе, что поначалу принимал все кивки и улыбки встречных на свой счет, однако внезапно он понял, многие из них предназначаются его юному спутнику.

– Почему все тут тебя знают, Цезарь?

– О, это лишь отраженная слава, Луций Корнелий. Понимаешь, я ведь повсюду хожу с Гаем Марием.

– Вот что.

– Здесь, вблизи Форума, я всего лишь мальчик Гая Мария. Но вот в Субуре дело другое, там знают меня самого.

– Твой отец дома?

– Нет, он все еще под Аскулом вместе с Публием Сульпицием и Гаем Бебием, – ответил мальчик.

– Теперь он скоро будет дома. Их армия уже выдвинулась к Риму.

– Да, думаю, уже скоро.

– Ты что же, не ждешь встречи с отцом?

– Конечно жду, – просто ответил Цезарь.

– А помнишь ли ты своего двоюродного брата, моего сына?

Лицо мальчика просияло, радость была искренней.

– Как я могу забыть его? Он был такой хороший! Когда он умер, я написал стихотворение для него.

– Неужели! Ты прочтешь его мне?

Цезарь затряс головой:

– Тогда я еще плохо писал, и я лучше не стану читать, если ты не против. Когда-нибудь я напишу что-нибудь получше и тогда перепишу стихотворение и для тебя.

Как глупо: он разбередил рану просто потому, что не знал, как поддержать разговор с одиннадцатилетним мальчишкой. Сулла замолчал, борясь с подступившими слезами.

Как и всегда, Аврелия была чем-то занята у себя в рабочей комнате, но стоило ее управляющему, Евтиху, доложить, кто привел ее сына домой, она тотчас поспешила навстречу. Когда Аврелия и Сулла устроились в таблинии, Цезарь остался с ними, не сводя с матери внимательных глаз. «Что еще у него на уме?» – раздраженно думал Сулла, так как присутствие мальчика не давало ему заговорить с Аврелией о том, что его так интересовало. К счастью, она заметила это и вскоре отослала сына, который покинул их с неохотой.

– Что это с ним? – спросил Сулла.

– Подозреваю, Гай Марий заронил в мозг Гая Юлия какую-то неверную мысль о характере нашей с тобой дружбы, Луций Корнелий, сболтнул что-то, – спокойно отозвалась Аврелия.

– Клянусь богами! Вот старый негодяй! Как он смеет!

Прекрасная Аврелия лишь весело рассмеялась.

– О, я уже слишком стара, чтобы подобные слухи могли взволновать меня, – ответила она. – Когда мой дядя Публий Рутилий – мне это доподлинно известно – сообщил Гаю Марию в Малую Азию, что муж его племянницы развелся с ней, после того как она родила рыжеволосого сына, Юлия и Гай Марий немедленно решили, что эта племянница – я, а отцом ребенка был ты.

Тут уж настал черед Суллы смеяться.

– Неужели они так плохо тебя знают? Твою крепость взять штурмом труднее, чем Нолу.

– Ты прав. И знаешь это не понаслышке.

– Что ж, я – мужчина, как всякий другой.

– Позволь, я не соглашусь. Природа наградила тебя куда щедрее прочих.

Цезарь, который слышал весь этот разговор из тайника над фальшивым потолком таблиния, с облегчением вздохнул: как бы там ни было, его мать все-таки добродетельная женщина. Но потом другая, куда менее приятная мысль омрачила его радость: почему, почему она никогда не бывала такой с ним? Она сидела там, смеялась, не занималась, как обычно, делами и вела хоть и шутливый, но довольно опасный разговор, – Цезарь был уже достаточно большим, чтобы понимать, как может женщина заигрывать с мужчиной. Как ей может нравиться этот отвратительный человек! Как может она говорить ему такие вещи, которые предполагают давнюю и крепкую дружбу? Возможно, между ними и нет близости, но определенно существует связь, которой никогда не было между ней и ее мужем. Его отцом! Он нетерпеливо смахнул слезы и распластался в своем укрытии, заставил сознание словно бы отделиться от тела – он повторял это упражнение вновь и вновь, когда приходилось особенно тяжело. «Забудь, что это твоя мать, Гай Юлий Цезарь-младший! Забудь, как ненавистен тебе ее друг Сулла! Слушай их и учись».