Он медлил почти до самого конца декабря, а потом настоял, чтобы его триумф назначили до проведения всех выборов. Помпей откладывал возвращение в Рим из-за одной идеи – блестящей, как он сам полагал, – которая пришла ему в голову после падения Аскула. Его триумф (а консул, разумеется, собирался праздновать триумф!) будет слишком скромным: ни трофеев, ни поражающих воображение платформ, на которых представлены картины далеких стран и чужие для римлян народы. И вот тут-то его осенило: он выпустит тысячи италийских детей перед своей колесницей! Его войскам было велено прочесать местность, и в свой срок несколько тысяч италийских мальчиков от четырех до двенадцати лет согнали для участия в шествии. Когда во время триумфа консул Помпей ехал на своей колеснице предписанным маршрутом по улицам Рима, впереди него шел целый легион еле живых маленьких оборванцев. Зрелище внушало благоговейный трепет хотя бы потому, что наглядно показывало, сколько жизней мужчин-италиков забрал Гней Помпей Страбон.
Курульные выборы состоялись за три дня до Нового года. Луций Корнелий Сулла был избран старшим консулом, Квинт Помпей Руф – младшим консулом. Оба рыжеволосые, они представляли два противоположных лагеря римской аристократии. Рим надеялся, что с новыми консулами наступят перемены и что раны, нанесенные войной, хоть как-то затянутся.
Преторов в наступающем году было всего шесть, а значит, большинство наместников заморских провинций сохраняли свои места: Гай Сентий и его легат Квинт Бруттий Сура оставались в Македонии; Публий Сервилий Ватия и его легаты Гай Целий и Квинт Серторий – в Галлии; Гай Кассий – в провинции Азия; Квинт Оппий – в Киликии; Гай Валерий Флакк – в Испании; новый претор Гай Норбан отправлялся на Сицилию, а еще один новый претор, Публий Секстилий, – в Африку. Городским претором избрали Марка Юния Брута, совсем старика. У него был взрослый сын, уже вхожий в сенат, но слабое здоровье и почтенный возраст не помешали ему выставить свою кандидатуру в преторы, потому что, как он заявил, сейчас Риму нужны достойные люди на ответственных должностях, а много ли достойных людей в городе, а не на поле битвы? Претором по делам иностранцев поставили Сервилия из плебейской семьи Авгуров.
Новый год начался с яркого солнца на чистом небе, да и предзнаменования, полученные накануне ночью, оказались благоприятными. Поэтому не было ничего удивительного в том, что после двух лет ужаса и страха весь Рим потянулся на улицу – посмотреть на инаугурацию новых консулов. Все понимали: окончательная победа над италиками уже не за горами; и многие надеялись, что у новых консулов найдется время заняться чудовищными финансовыми проблемами города.
После ночных ауспиций Луций Корнелий Сулла вернулся домой, надел тогу с пурпурной каймой, собственными руками возложил на голову свой травяной венок и вышел на улицу. Он наслаждался тем, что впереди него идут двенадцать ликторов, неся на плечах фасции, по обычаю перевязанные красными кожаными ремешками. За ними располагались всадники – те, кто решил сопровождать его, а не второго консула. Позади шествовали сенаторы, в том числе и его дорогой друг, Метелл Пий Свиненок.
«Это мой день, – говорил себе Сулла, когда огромная толпа сначала затаила дыхание, а потом взорвалась приветственными криками при виде травяного венка. – Впервые в жизни у меня нет ни противников, ни соперников. Я – старший консул, я выиграл войну против италиков, на голове у меня травяной венок. Я вознесся выше любого царя».
Две процессии, которые следовали от домов новых консулов, слились у подножия Палатинского спуска, там, где еще стоят старые Мугонские ворота – напоминание о тех временах, когда Ромул окружил стеной свой город на холме. Оттуда шесть тысяч человек торжественно прошли по Велии к Священной дороге и затем проследовали на Нижний форум. Бо́льшую часть этой толпы составляли всадники, одетые в ангустиклавы, за ними следовали сами консулы со своими ликторами, а уж за ними – сенаторы, которых было куда меньше, чем всадников. Зрителей собралось великое множество: они высовывались из окон домов, выходивших на Форум; громоздились на арках и храмовых крышах, откуда открывался хороший обзор; все, все ступени всех лестниц на Палатине, площадки перед храмами, крыши таверн и лавок на Новой улице, лоджии больших особняков, домов на Палатине и Капитолии, с которых был виден Форум, – все было занято людьми. И вся эта толпа приветствовала человека в травяном венке, которого никто из них никогда раньше не видел.