Битва за Рим

В конце сентября Сулла наконец смог покинуть Рим, чтобы присоединиться к своим легионам в Капуе. Предварительно он переговорил с Луцием Лицинием Лукуллом, военным трибуном, которому доверял и который был ему предан. Сулла поинтересовался, не хочет ли тот попробовать себя в качестве квестора, если он, Сулла, предложит его кандидатуру. Восхищенный, Лукулл дал согласие, после чего Сулла отправил его в Капую в качестве легата до своего возвращения. Завязнув в распродаже государственной собственности и в улаживании дел с шестью солдатскими поселениями, растянувшихся на весь сентябрь, он стал уже думать, что ему никогда не выбраться из Рима. То, что он делал, требовало железной воли и твердой руки в руководстве коллегами-сенаторами, которые им восхищались. Они и не подозревали в нем таких лидерских качеств.

– Его затмевали Марий и Скавр, – заметил Антоний Оратор.

– Нет, просто он не пользовался авторитетом, – возразил Луций Цезарь.

– И кто в этом виноват? – усмехнулся Катул Цезарь.

– Главным образом Гай Марий, я полагаю, – ответил его брат.

– Он определенно знает, чего хочет, – добавил Антоний Оратор.

– Это точно, – сказал Сцевола и поежился. – Не желал бы я оказаться в стане его врагов!

Именно об этом думал и юный Цезарь, лежа в своем тесном убежище под самым потолком и слушая разговор своей матери с Луцием Корнелием Суллой.

– Завтра я уезжаю, Аврелия. Я не хотел ехать, не повидавшись с тобой, – сказал он.

– И я не хочу, чтобы ты ехал, не повидавшись со мной, – ответила Аврелия.

– Но Гай Юлий?..

– Его здесь нет, он с Луцием Цинной, среди марсов.

– Подбирает черепки, – кивнул Сулла.

– Ты хорошо выглядишь, Луций Корнелий, несмотря на все трудности. Полагаю, этот брак оказался счастливым.

– Либо я становлюсь подкаблучником.

– Глупости! Ты никогда не станешь подкаблучником.

– Как Гай Марий перенес свое поражение?

Аврелия скривила губы:

– Ворчит, конечно. Бранится в кругу семьи, – ответила она. – Он тебя не очень жалует.

– Я и не ожидал другого. Но ему следует признать, что я не выходил за рамки приличий, говорил и действовал сдержанно, не распускал слюни, не подлизывался и не давил на членов сената.

– Тебе и не нужно этого делать, – сказала Аврелия. – Именно поэтому он так расстроен. Он не привык к тому, что у Рима есть военный вождь, кроме него. Пока ты не получил травяной венок, он был единственный. О, его враги в сенате были очень могущественны и то и дело срывали его планы, но он знал, что он единственный

. Он знал, что в конце концов они вынуждены будут обратиться к нему. А теперь он стар и болен, и к тому же есть ты. Он боится, что ты лишишь его поддержки всадников.

– Аврелия, его дни закончились! С честью, с великой славой, но закончились. Как он может этого не понимать?

– Полагаю, будь он моложе и здоровее душевно, он бы понял. Проблема в том, что эти удары поразили его разум. Так думает Юлия, во всяком случае.

– Она рассуждает более здраво, чем другие, – заметил Сулла и собрался уходить. – Как твоя семья?

– Все хорошо.

– А сын?

– Неуемен. Ненасытен. Непреклонен. Стараюсь помочь ему держать себя в руках, твердо стоять на земле, но это очень трудно, – ответила Аврелия.

«Но я держу себя в руках, я твердо стою на земле, мама! – подумал юный Цезарь, вылезая из своего гнезда-укрытия, как только Сулла и Аврелия удалились. – Почему ты все время думаешь, что я пушинка одуванчика, влекомая ветром?»

Публий Сульпиций посчитал, что Сулла не станет тратить время попусту и постарается как можно скорее, до прихода зимних неблагоприятных ветров, перебросить войско через Адриатику. Поэтому он нанес свой первый удар по установившемуся порядку вещей в середине октября. Он особенно не готовился к своему выступлению. Для человека, не питающего любви к демагогии, развить в себе способности демагога было невозможно. Он тем не менее проявил некоторую предусмотрительность, переговорив с Гаем Марием, попросив его поддержки. Гай Марий не любил сенат – и его реакция не разочаровала Сульпиция! Выслушав то, что предлагал Сульпиций, Марий кивнул.

– Можешь не сомневаться в моей поддержке, Публий Сульпиций, – сказал великий человек. Он помолчал, а затем добавил, словно высказав запоздалое соображение. – Но я попрошу тебя об одолжении. Ты закрепишь законодательно передачу мне командования войсками в войне с Митридатом.

«На такую небольшую цену можно согласиться», – улыбнулся про себя Сульпиций.

– Я согласен, Гай Марий. Ты станешь командующим, – сказал он.

Сульпиций созвал народное собрание и представил два законопроекта. В первом предлагалось исключить из сената всех, у кого имелись долги в размере более чем восемь тысяч сестерциев. А другой призывал к возвращению из ссылки приговоренных комиссией Вария, когда тот подвергал гонениям всех, кто, по его утверждению, выступал за предоставление гражданства италикам.

Сладкоголосый, медоточивый, Сульпиций нашел верный тон.