Битва за Рим

«Везение! Везение тут ни при чем, – мысленно сказал он себе. – Оба они, и Марий, и Сульпиций, знали, что если они останутся, то мне придется тайно убить их. Только так я смогу избежать полемики с ними на Форуме. Позволить себе спорить с ними я не могу. Они народные герои, не я. И все-таки их бегство – обоюдоострый меч. С одной стороны, мне не придется искать безупречного способа убить их. Но с другой – я должен буду навлечь на себя позор, вызвать всеобщее чувство ненависти за то, что послужил причиной их изгнания».

Всю ночь напролет бдительные воины патрулировали улицы, пустыри, свободные площади Рима. Повсюду горели костры и раздавался тяжелый стук подбитых гвоздями калиг, – звук, который лежащий без сна римлянин никогда еще не слышал под своими окнами. Но жители притворялись спящими, а с холодным рассветом встали, поеживаясь, заслышав крики глашатаев, возвещающих, что в Риме все спокойно – он под опекой его законно избранных консулов – и что во втором часу наступившего дня консулы выступят перед народом с ростры.

На встречу пришло удивительно много народу, было даже множество сторонников Гая Мария и Сульпиция – людей, принадлежащих второму, третьему и четвертому классам. Первый класс присутствовал целиком, в то время как неимущие не явились вообще, представители пятого класса также отсутствовали.

– Десять-пятнадцать тысяч, – сказал Сулла Лукуллу и Помпею Руфу, спускаясь с Велии по склону Капитолийского холма. На нем была тога с пурпурной каймой. Такая же, как на Помпее Руфе. Лукулл же был облачен в простую белую тогу и тунику с широкой сенаторской полосой на правом плече. Никаких признаков военного вторжения не наблюдалось, ни одного солдата на виду не было.

– Крайне важно, чтобы каждое произнесенное мною слово было услышано всеми присутствующими, так что позаботьтесь, чтобы глашатаи находились на своих местах и передавали мои слова дальше.

Консулы, идущие вслед за ликторами, прокладывали себе путь в толпе, пока не поднялись на ростру, где их уже ждали принцепс сената Флакк и великий понтифик Сцевола. Для Суллы эта встреча имела огромное значение, так как пока еще он не видел главных членов сената, составляющих его костяк, и не имел понятия, останутся ли такие люди, как Катул Цезарь, цензоры, фламины Юпитера или эти двое на ростре, с ним. После того как он утвердил господство армии над мирными правительственными институтами.

Происшедшее им не понравилось, – это было очевидно. Оба были так или иначе связаны с Марием. Сцевола – потому что его дочь была обручена с Марием-младшим. А Флакк – потому что он когда-то добился консульства благодаря поддержке Мария на выборах. Сейчас не время вести с ними долгие разговоры, но и не сказать им ничего он тоже не мог.

– Вы со мной? – резко спросил он.

Дыхание Сцеволы было неровным, голос заметно дрожал.

– Да, Луций Корнелий.

– Тогда слушайте, что я скажу толпе. Я отвечу на все ваши вопросы и разрешу ваши сомнения.

Он бросил взгляд в сторону сенатской лестницы и подиума, где вместе с цензорами, Антонием Оратором и Мерулой, фламином Юпитера, стоял Катул Цезарь. Он подмигнул Сулле.

– Прошу внимания! – выкликнул Сулла.

Затем он повернулся лицом к Нижнему форуму – теперь он стоял спиной к зданию сената – и начал речь.

Приветственные крики не раздались, но освистывания и гула неодобрения также не последовало. Это говорило о том, что он стоял перед аудиторией, готовой слушать. Но была еще одна причина: на каждой боковой улице, на каждом участке свободной земли стояли его солдаты.

– Народ Рима, никто не осознает серьезность моих действий лучше, чем я сам, – начал он четким, ровным голосом. – И вы не должны думать, что за присутствие армии в пределах Рима отвечает кто-либо, кроме меня. Я старший консул, законно избранный и законно поставленный командовать войском. Я привел войско в Рим, никто другой. Мои соратники подчинялись моим приказам, что они и обязаны делать, – все, включая младшего консула, Квинта Помпея Руфа. Я должен напомнить вам, что его сын был убит здесь, на нашем священном Римском форуме, приспешниками Сульпиция.

Он говорил медленно, с тем чтобы глашатаи успевали передавать его слова дальше в толпу, и теперь он сделал паузу и держал ее, пока не затихли вдали последние выкрики.