Битва за Рим

Но Цинна не собирался отстаивать законы Суллы и связывать себя клятвой. Он знал, как сделать клятву недействительной. Когда сенаторы плелись вверх, к храму Юпитера, возвышающемуся на вершине Капитолия, он потихоньку пристроился к Квинту Серторию и попросил его раздобыть ему камень определенного вида. Пока сенаторы следовали от одного храма к другому, Серторий незаметно бросил камень в складки тоги Цинны – так, чтобы Цинна мог легко добраться до него левой рукой. Это был небольшой камень, гладкий, овальной формы.

С раннего детства Цинна, как и всякий римский мальчишка, знал, чтобы дать клятву – одну из тех удивительно заманчивых клятв, столь любимых детьми, – нужно встать под открытым небом. Клятву дружбы и вражды, ярости и бесстрашия, смелости и обмана. Свидетелями клятвы должны быть боги на небесах. Если боги не видели тебя, клятва не была настоящей. Как и все его друзья детства, Цинна относился к ритуалу со всей серьезностью. Но однажды он познакомился с пареньком, сыном всадника Секста Перквитиния, который нарушал все свои клятвы: он воспитывался в семье, не пользовавшейся уважением. Они были примерно одного возраста. Правда, сын Секста Перквитиния не водился с сыновьями сенаторов. Познакомились они случайно, он-то и научил Цинну давать ложные клятвы.

– Всего-то и нужно, – сказал ему сын Секста Перквитиния, – ухватиться за кости Матери-Земли. А для этого, когда клянешься, ты должен держать в руке камень. Тогда ты вверяешь себя богам загробного мира, потому что загробный мир стоит на костях Матери-Земли. Камень, Луций Корнелий! Камень – это и есть кость!

Таким образом, когда Луций Корнелий Цинна клялся отстаивать законы Суллы, он крепко сжимал свой камень в ладони левой руки. Закончив, он быстро нагнулся к полу храма. Храм не имел крыши, поэтому был замусорен листьями, мелкими камнями, хворостом. Цинна изобразил, будто поднял с пола свой камень.

– Если я нарушу свою клятву, – громко и внятно произнес он, – пусть меня сбросят с Тарпейской скалы, как я сейчас бросаю этот камень!

Камень отлетел в сторону, ударился о грязную облупившуюся стену и упал на пол, вернувшись на лоно Матери-Земли. Никто, казалось, не понял важности этого действия. Цинна вздохнул глубоко и свободно. Очевидно, что секрет сына Секста Перквитиния не был известен римским сенаторам. Теперь, когда он будет обвинен в нарушении клятвы, он сможет объяснить, почему не считал себя связанным ею. Весь сенат видел, как он отбросил камень. Он обеспечил себе сотню безупречных свидетелей. Трюк, который мог сработать только один раз. О, какую пользу мог извлечь Метелл Свин, если бы знал этот секрет!

Хотя Сулла и присутствовал на инаугурации новых консулов, он не остался на пир, сославшись на то, что должен подготовиться к отъезду в Капую утром следующего дня. Однако он присутствовал на первом официальном заседании сената в новом году в храме Юпитера на Капитолийском холме, так что он слышал короткую, не предвещавшую ничего хорошего речь Цинны.

– Я удостоен этой должности и не посрамлю ее. Меня смущает лишь то обстоятельство, что покидающий свой пост старший консул идет на Восток во главе войска. Войска, которое должен был бы вести Гай Марий. Даже если не касаться незаконного осуждения Гая Мария, я считаю, что бывшему старшему консулу следует оставаться в Риме, чтобы ответить на обвинения.

Обвинения в чем? Никто точно не знал, хотя большинство сенаторов заключили, что это будет обвинение в измене и основанием станет марш Суллы на Рим. Сулла вздохнул и решил принять неизбежное. Сам не отличавшийся щепетильностью, он знал, что в случае необходимости ничего не стоит нарушить клятву. Однако он не думал, что Цинна – человек столь твердого характера. Оказывается, он именно такой. Вот так история!

Покинув Капитолий, он направился к инсуле Аврелии в Субуре, раздумывая по пути, как ему вести себя с Цинной. Придя к ее дому, он уже знал ответ, поэтому, когда Евтих открыл дверь, на лице Суллы сияла улыбка.

Однако улыбка растаяла, как только он увидел лицо Аврелии. Оно было мрачным, даже зловещим, и в глазах не было тепла.

– И ты тоже? – спросил он, опускаясь на скамью.

– И я тоже. – Аврелия села в кресло лицом к нему. – Тебе не следует здесь быть, Луций Корнелий.

– О, не беспокойся обо мне, – небрежно сказал он. – Гай Юлий как раз устраивался в уютном уголке, дабы насладиться пиршеством, когда я уходил.

– Не ты окажешься в неловком положении, войди он сейчас, – сказала она. – Поэтому мне следует позаботиться о себе. – Она повысила голос. – Пожалуйста, выйди присоединись к нам, Луций Декумий!

Маленький человек появился из ее рабочей комнаты. Лицо его было сурово.

– О нет, только не он! – с отвращением воскликнул Сулла. – Из-за таких, как он, мне пришлось вести на Рим войско! Как мог ты молоть весь этот вздор о том, что Гай Марий в хорошей форме? Ведь его состояние не позволит ему довести армию даже до Вейи, не то что до провинции Азия.