Блэк Виллидж

Квантц уставился на физиономию хозяина. Он все еще тешил себя надеждой уловить на ней шутливую искорку. Тот вот-вот разразится смехом, хлопнет его по плечу, предлагая посмеяться над той благоглупостью, которую только что сморозил. Но нет. Ничего подобного.

Солнце готовилось отделиться от горизонта. Оно было белым, как и небо вокруг него. Предельно подчеркнутые тени вытянулись позади вспученностей пейзажа, позади одиноких кустов, позади комьев земли, превратившихся с течением столетий в кирпичи. Хозяйский пес поднялся, задрал лапу над грудой досок. Все предвещало убийственную жару, но утро стояло прекрасное. Для постороннего наблюдателя, как часто бывает, просто распрекрасное. Но пойди найди этого наблюдателя. Квантц и Джабраев были отнюдь не на киноэкране, не в кадре кайакойского или какого другого фильма. Они были далеко от любого затемненного зала, их окружала реальность, в кругу раскаленной земли, обливаясь потом, они вдвоем были совсем одни.

– Так что будет время обернуться назад, – сфилософствовал Джабраев.

– Ну да, так и есть, – скривился Квантц.

Джабраев повернулся к нему спиной, свистнул, подзывая собаку, и пес вместе с хозяином убрались в одну из уцелевших лачуг. Их, таких лачуг, не считая полуразрушенной хибарки, в которой провел ночь Квантц, было четыре. Пса звали Мальчуган. Он был стар и грязен, но звали его Мальчуган.

Квантц покопался в своем мешке и вытащил остатки пеммикана, которые раскрошил у себя на ладони и медленно пережевывал добрую четверть часа; потом он пошел глотнуть воды из-под крана и немного прогулялся вокруг развалин хутора. Потом вернулся к дремавшему в тени стены Джабраеву и спросил у него, где можно ознакомиться с пресловутым расписанием, о котором шла речь на рассвете.

– В ближайшем городе, – ответил Джабраев. – В той стороне, куда уехал автобус. Можно пешком.

– Хорошо, – сказал Квантц. – А как это далеко?

– Ну…

Квантц решил не проявлять нетерпения. В конце концов, если он поссорится с хозяином постоялого двора или настроит его против себя, не останется никого, кому бы он мог, даже только с виду, доверять, разве что Мальчуган, разговор с которым поневоле будет не таким полезным.

– В километрах, как это далеко? – переспросил он.

Джабраев беспомощно развел руками.

– Нужно считать в днях ходьбы. В километрах не знаю. В днях ходьбы – двенадцать, наверное, или тринадцать. Или пятнадцать, если твои башмаки просят каши.

Удрученному Квантцу вспомнился нудный постэкзотический роман, прочитанный им в тюрьме за несколько лет до этого, история путешественника, который никак не может добраться до пункта назначения и проводит всю свою жизнь в скитаниях с места на место, переряжаясь здесь, меняя пол там, еще дальше – облачаясь в сутану настоятеля монастыря, потом женясь на колдунье, потом становясь бандитом с большой дороги. У романа, как часто случается с литературой подобного рода, не было ни начала ни конца, и Квантц закрыл его, так и не удосужившись узнать, чем дело кончится. Но поначалу речь шла о человеке, опоздавшем на поезд, чей график движения был, самое малое, случаен, так что ему пришлось, чтобы добраться до соседнего города, отправиться пешком по шпалам в путь, который продлится несколько недель и по ходу которого этот человек окончательно потеряет и способность ориентироваться, и рассудок.

– Но я, – продолжал Джабраев, – я бы на твоем месте не ввязывался в эту авантюру. Я бы на твоем месте подождал следующего автобуса.

Пришел черед Квантца беспомощно разводить руками. Ему не светило умереть на пустынной дороге от голода и жажды, но в то же время он

30. Клара Шифф 2