Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Гаррис незамедлительно обратился к своему другу Потемкину, чтобы обсудить с ним волнующую новость. Тот заявил, что хотя не одобряет жестокости этой меры, но в то же время считает ее справедливой. Он советовал послу сохранять самые лучшие отношения с бывшим министром и избегать «всякого выражения торжества или насмешки над его падением». «Вы знаете непостоянство этого двора, – продолжал князь, – он может быть возвращен к своим должностям». Гаррису было хорошо известно о неприязни и соперничестве, которые сохранялись между Паниным и Потемкиным. В то же время он знал, что князь еще менее расположен к Безбородко и его партии, за успехами которых он следит «с величайшей завистью и беспокойством». И потому посол опасался, что Потемкин постарается снова возвысить графа Панина, «лишь бы уронить влияние Безбородко»564

.

Спустя несколько дней Гаррис встретился с графом Паниным, которого нашел «гораздо спокойнее», чем при последнем с ним свидании. По мнению посла, граф «всю силу своих интриг» решил направить на великого князя и великую княгиню, чтобы помешать им отправиться в Вену, где они хотели навестить «самого опасного врага» – Фридриха II. И далее посол подробно освещал события, связанные с интригой Панина и реакцией на нее императрицы.

Мысль о путешествии великого князя и великой княгини в Австрию была подана императором Иосифом II во время его пребывания в Петербурге. Тогда же между ним и императрицей решался вопрос о браке племянника императора эрцгерцога Франциска с сестрой великой княгини. На взгляд Гарриса, делалось это с целью заложить «основание прочному союзу между дворами венским и петербургским» и одновременно ослабить влияние короля Пруссии и его партии над молодым двором. Вся эта затея хранилась «в глубочайшей тайне», поскольку Екатерина, хорошо зная «подозрительный характер» своего сына и его нежелание принимать какое-либо предложение от нее самой, поручила племяннику графа Панина князю Репнину, пользующегося большим уважением у великого князя, подготовить его к путешествию «с целью приобретения познаний и опытности». Репнин должен был внушить великому князю и великой княгине, что «для лиц, столь высоко поставленных, не только хорошо, но даже необходимо посмотреть на характеры разных стран и познакомиться с различными способами правления»565

.

Князь Репнин справился со своим поручением «чрезвычайно искусно»: желание предпринять путешествие сделалось, по признанию Гарриса, для великого князя и великой княгини «любимой мечтой». Вскоре подоспело и письмо от императора Австрии, в котором он сообщал, что пригласил мать великой княгини и других ее родственников встретить супругов в Вене. Великий князь и великая княгиня обратились за советом к графу Панину, который предложил им сделать главной целью путешествия не Вену, а Берлин. Однако этот совет был встречен императрицей «в штыки». На свою просьбу великая княгиня получила «решительный и даже гневный отказ».

До тех пор, пока граф Панин оставался за пределами двора, находясь в своем загородном поместье, молодой двор сблизился с послом Австрии и его супругой, мечтая поскорее отправиться в Вену. Однако стоило Панину вернуться, как тут же «их действия переменились». «Немедленно был составлен заговор, произведший во дворце временное брожение», который, по мнению посла, мог сравниться «с настоящей революцией». Панин «вел дело с искусством старого и опытного мастера придворных интриг, – продолжал Гаррис, – и не отставал от него до самой минуты их отъезда»566. Он начал «возбуждать» в великой княгине «сильнейшие опасения» по поводу «вредных последствий» прививки оспы ее детям. Княгиня как любящая мать пришла в ужас от подобных слов графа. Его предостережение «отравило всякое удовольствие ожидаемого путешествия» и побудило желание отсрочить поездку. Преданный Панину доктор Крейс своими речами только усилил беспокойство великой княгини. Никакие уверения доктора Димсдейла, проводившего оспопрививание, не могли ее успокоить.

В это же время, как извещал Гаррис, граф Панин начал оказывать давление на великого князя. Он открыл секрет Репнина о том, что планируемое путешествие было задумано императрицей. Панин утверждал, что за этим планом скрывались «самые пагубные намерения»: воспрепятствовать возвращению великого князя и княгини в Россию и лишить их детей. И хотя граф в подтверждение своих слов не привел ни одного факта, все сказанное произвело на великого князя сильное впечатление. В результате он отказался назначить дату отъезда до тех пор, пока не поправятся его дети.