Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

Вскоре Гаррис получил сообщение от лорда Стормонта, который извещал о тайном союзе австрийского и российского императорских дворов, направленном на расчленение Оттоманской империи. Французское правительство, желая воспрепятствовать подобным замыслам, оказало Константинополю финансовую поддержку в 500 тыс. франков. Стормонт предлагал послу передать данную информацию императрице. Однако это было для Гарриса непростым делом, поскольку в это время он оказался в изоляции. «У меня нет решительно никого, на кого бы я мог положиться, – извещал посол Стормонта, – и с тех пор, как перемена чувств моего друга (князя Потемкина – Т.Л.) сделалась очевидной, я покинут всеми лицами, ему подчиненными и от него зависящими, которые, служа мне, думали, что служат ему. Все они … передались противоположной стороне»

574. К тому же, сетовал Гаррис, императрица также лишила его «своих прежних милостей», поскольку те лица, которые прежде отзывались о нем с похвалой, теперь в надежде угодить ей, его осуждают. «Поэтому я не только нахожусь в полном одиночестве, но … и совершенно беззащитен против козней», заключал посол. Враждебное расположение двора императрицы, интриги опытных и могущественных недоброжелателей по отношению к дипломату заставляли его прийти к неутешительному выводу: «Я чувствую, что становлюсь со всяким днем менее и менее способным оставаться при этом дворе»575

. Однако правительство Великобритании оставило пожелание посла без ответа. Гаррис должен был продолжить свою дипломатическую миссию.

В феврале 1782 г. послу вновь пришлось столкнуться с так ненавистным ему и его шефу вооруженным нейтралитетом. Беседуя с Гаррисом, вице-канцлер заявил, что англичанам стоило только принять правила вооруженного нейтралитета, чтобы немедленно получить мир с Голландией на собственных условиях. Согласившись с этим предложением, продолжал вице-канцлер, англичане добьются ослабления влияния французской партии в Голландии, а также приобретут дружбу императрицы. Однако Гаррис со всей категоричностью отверг подобное предложение. Он заявил, что вооруженный нейтралитет представлял собой вопрос, совершенно отдельный от конфликта с Голландией; что признание или непризнание его правил не может ни задержать, ни ускорить мира между государствами; что, наконец, враги и недоброжелатели англичан, «хорошо зная пристрастие Ее Императорского Величества к этой лиге», с самого начала старались связать ее с конфликтом двух государств и «смешать столкновение по этим вопросам» с переговорами о мире576. Гаррис твердо настаивал на заключении мира с Голландией «на подходящих и справедливых условиях», и ни о чем другом не желал слышать. В то же время он хорошо понимал, что императрица постарается предоставить Генеральным штатам необходимые привилегии, основанные на вооруженном нейтралитете.

В апреле 1782 г. из Лондона поступила депеша от нового министра иностранных дел мистера Фокса, сменившего на этом посту лорда Стормонта, в которой Гаррису настойчиво советовали «расположить» императрицу к более энергичному посредничеству между Великобританией и Голландией. В то же время британцы стремились представить свое желание заключить мир как «уступку» короля «чувствам и мнениям Ее Императорского Величества». Фокс торопил посла, требуя от него подсказать те средства, которые помогут достичь желанной цели. «Есть ли еще малейшая надежда на вашего друга, или никакой? Представляются ли какие-нибудь посторонние источники, к которым бы было можно обратиться? … Возможно ли обращение к личным интересам, и обещает ли оно оказаться действительным?»577. Ответы на эти вопросы представлялись британскому министру чрезвычайно важными.

Получив инструкции, Гаррис немедленно приступил к действиям. Он повидался с Безбородко, использовал также «некоторые другие, еще более частные пути», чтобы донести до императрицы информацию об опасном усилении французской партии в Голландии, а также об «уступке» Георга III согласиться на предложение Генеральных штатов принять трактат 1674 г. за основание для переговоров. Затем Гаррис отправил курьера к Голицыну и Маркову, настаивая на том, чтобы они говорили с голландцами «твердо и решительно», убеждая их почувствовать, что нельзя шутить с государыней, которая «при такой силе и могуществе, лишь в видах человеколюбия и для их выгод, вступилась в их дела с нами»578

.

Надо отметить, что Екатерина II заботилась не только о заключении мира между Великобританией и Голландией, но и о достижении мира во всей Европе, о чем Гаррис сообщал в своей депеше в Лондон 19 апреля 1782 г. Заметим, что стремление Петербурга в последней трети XVIII века играть роль «организатора коллективных акций и арбитра в европейских делах» современные историки считают «важным новым моментом» во внешней политике России579.