Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние

В преддверии новой войны с Турцией. Вопрос о Крыме

Возможной причиной для готовящейся войны могли послужить события в Крыму летом 1782 г. В депеше от 16 августа Гаррис упоминал о «беспорядках» в Крыму и о реакции на них Екатерины II. «Императрица сначала придала этим смутам большое значение, – писал дипломат, – считая их вызванными тайным влиянием иностранных держав и, узнав о них, стала приготовлять свою армию в размерах, которые бы были слишком велики для одних татар». В то же время она обратилась к австрийскому императору с просьбой о помощи, «как в силу их тайного союза, так и на основании их частной дружбы». Иосиф II отвечал, что не только «был готов служить ей по долгу союзника, но что она могла распоряжаться всеми средствами, которыми он обладает»588.

Анализируя добытые сведения о переписке императрицы и императора Австрии, Гаррис пришел к выводу, что Екатерина II вместо того, чтобы опасаться войны с Турцией «стала пламенно ее желать». Объяснение тому он усматривал в планах императрицы основать Восточную империю и стремлении Иосифа II приобрести Боснию, Сербию и другие части Османской империи, граничащие с Венгрией. Таким образом, считал Гаррис, намерения императрицы и императора имели общее основание и вели к подготовке войны с Турцией. Этому же способствовали «крымские смуты», угрожавшие «весьма серьезными последствиями». На взгляд дипломата, война с Турцией была весьма вероятной, и ему казалось, что «императрица ее желает». Она надеется на помощь императора Австрии, но посол был уверен в том, что Иосиф II, получив Боснию и Сербию, «отступится от дела», предоставив Екатерине II справляться с основанием Восточной империи собственными силами. Тогда-то, на его взгляд, произойдет разрыв их союза.

Между тем, императрица все больше внимание уделяла событиям в Крыму. Осенью 1782 г. в Крым отправился князь Потемкин. Гаррис повидался с ним после возвращения из путешествия, которым тот остался «чрезвычайно доволен». В разговоре Потемкин поведал послу, что отстроенный им город Херсон удобен лишь для торговли, но не для военных целей. Рассказал он также о своей встрече со свергнутым ханом на границе с Крымом. По мнению Гарриса, князь был весьма плохого мнения о нем. Однако, как бы то ни было, Потемкин обещал «утвердить» императрицу в ее намерениях, и таким образом, заключал дипломат, меры, нужные для их исполнения, «деятельно подвигаются».

Гаррис сознавал, что далеко не все так прекрасно, как хотелось бы, и в чем заверял его князь Потемкин. В письме лорду Монстюарту от 14 октября 1782 г. посол с горечью констатировал: «Мои усилия расположить императрицу в нашу пользу оказались тщетными». Одной из причин тому Гаррис считал «антипатию», которую императрица испытывала к последнему кабинету министров Великобритании. Она упрекала английских министров в недостатке патриотизма, и даже в измене родине. «Всякое их действие заслуживало ее осуждения, всякое их предложение было ею отвергаемо, как хитрость, и наконец, их поведение приписывала она все обстоятельства войны», заключал дипломат589. Гаррис полагал, что «крайне чувствительная к лести» Екатерина попала под влияние врагов британцев, которые создавали «несчастный вооруженный нейтралитет», а также убедили ее «принять весьма пристрастное участие» в войне Англии с Голландией, выступив в роли «союзной посредницы». И далее Гаррис вновь высказывался с осуждением вооруженного нейтралитета590

.

Казалось, что при благосклонном отношении к англичанам, которое Екатерина II не раз высказывала в беседах с послом, она должна была, на его взгляд, продвигать и защищать их интересы в вопросах внешней политики, и даже идти на уступки, в ущерб интересам собственной страны, если того потребует Англия. Однако этого не произошло. Екатерина скорее на словах, нежели на деле выражала свое расположение к Англии, предпочитая проводить самостоятельную политику, и действовала исключительно в интересах собственной страны. И этот факт Гаррис был вынужден признать. «Я … чувствую себя совершенно несчастным от сознания, что, хотя пользуясь … отличиями в столь необыкновенных размерах, – писал он в Лондон, – не могу извлечь из него тех единственных выгод, о которых прошу; что ничего из предпринимаемого мне не удается»591. Впрочем, вину за свои неудачи в решении дипломатических проблем с императрицей он возлагал на своих недоброжелателей и оппозицию Екатерины.