Четыре безумия. Клиент Шекспира

Любой король виновен. Любой правитель. Искусство правления порождает только чудовищ. Время чудовищ кончается с временем насилия. Только так можно прекратить ужасные мучения народа. Только тогда начнется новый цикл страданий. Или добродетель, или террор. Выбора нет.

– Строя великую вещь, ты вовсе не каждому дорог, – утверждал Солон. Архонт и законодатель, выживший в схватке с тираном Писистратом. Но и мудрый Солон не ушел добровольно, потеряв поддержку народа, который не хотел слушать его из страха перед властителями, даже когда старый разочарованный мудрец вынес из дома свое оружие и сказал: «Я изо всех сил помогал государству и законам».

Никто не дарит власть сопернику.

Так просто, без крови, без насилия.

В том-то и чудовищность Лира, что он уходит добровольно, сам. «Это у него от возраста, – говорит Регана, и добавляет: – Хотя он и раньше плохо владел собой».

Вот в чем корень безумия. Или же он не был властителем. Властителем – таким, какими мы их знаем в истории.

Чего может пожелать этот король, который, блуждая в пустыне, встречает шута, или свою тень, которая говорит ему:

– Я – шут, ты – ноль.

Краха. Страдания. Печали.

Герцог Альбанский и Эдгар протягивают друг другу руки. Кент и прочие преклоняют колена, сбрасывают одежды – начинается печальный марш.

Конец драмы.

Конец жизни.

АКТ V

Лир:

Вопите, войте, войте! Вы из камня!Мне ваши бы глаза и языки —Твердь рухнула б!.. Она ушла навеки…Да что я, право, мертвой от живойНе отличу? Она мертвее праха.Не даст ли кто мне зеркала? КогдаПоверхность замутится от дыханья,

Тогда она жива.

Кент:

Не это ль часКончины мира?

Эдгар:

Исполненье сроков.

Герцог Альбанский:

Конец времен и прекращенье дней.

Лир:

Перо пошевелилось. Оживает!Ах, если это правда, – этот миг

Искупит все, что выстрадал я в жизни.

Кент:

О господин мой!

Лир:

Лучше уходи.

Эдгар:

Ведь это Кент. Он друг ваш.

Лир:

Пропадите!Убийцы, подлецы! Я б спас ее,А вот теперь она ушла навеки…

Алмаз в ночи

Представление окончено.

Аплодисменты зрителей смолкли. Довольная публика покидала зрительный зал Дворцового королевского и национального театра в Мюнхене.

Сцена была пуста, совсем как поле, на котором встретились король Лир и шут. Однако их там не было. Только ветер замер здесь…

«Молодая Анна Дандлер подарила неосязаемой душевной красоте Корделии свою телесную красоту, сияя словно алмаз в ночи», – записал Фридрих Ульмер графитовым карандашом в свою потертую конторскую книгу. Потом, все еще сидя в удобном кресле ложи критиков, посмотрел на пустую сцену и обратился к госпоже, нетерпеливо стоящей рядом с ним.

– Триумф?

– Несомненно, дорогой Фридрих, – тихо ответила женщина, нервно стягивая красные кожаные перчатки. Ожидая уважаемого критика, она проделывала это во второй или третий раз.

– Абсолютно, абсолютно бесспорно… Триумф!» – подтвердил Фридрих Ульмер, принимая пальто, трость и шляпу, после чего вежливо, но несколько театрально, поклонился даме.

– Благодарю за проявленное терпение, дорогая Хильда.

– Nothing, me lord.

Ульмер посторонился, чтобы пропустить ее, и они наконец покинули ложу и давно опустевший зрительный зал.