Четыре безумия. Клиент Шекспира

Жили Драгиня и Павел, как и все тогда, тяжело, мучительно, распятые между всеобщей бедностью и мечтами о лучшей жизни. Подвергаясь попеременно угрозам и давлению, выслушивая уверения и хорошие предложения продать просторный дом на красивой улице в поселке Сеняк. Они отказывались, продавая мебель и оригиналы картин: Коньовича, Савы Шумановича, Шагала; китайские вазы, фигурки из жадеита, кобальтовые сервизы… Интересанты терпеливо выжидали, когда они сдадутся. Но Иван и Драгиня, мечтая о воссоединении семьи, окончательно решили сохранить единственно оставшуюся, кроме фамилии, семейную собственность – дом в Сеняке, пусть даже с голыми стенами. Они упорно, старательно трудились, десять лет ожидая ребенка. И когда уже было решили, что все потеряно, что их фамилия исчезнет в иностранных выговорах и транскрипциях – Старовиц, Старе, Стар – родился Иван.

Это был Благовест.

Тридцать семь лет спустя он стоял посреди просторной площади, где-то в провинции, на краю моей страны, и вспоминал истории, рассказанные мамой Драгиней о прощании его отца с дедом, именем которого его назвали. Он часто рассказывал эту историю, обогащая ее пикантными деталями о своей стране, о родителях и о себе, когда встречался с разбросанными по миру родственниками, печальными и усталыми от непостоянства. Всех их тяготили иллюзии успеха, валютного обогащения, погружены в бизнес, страдали ипохондрией и тосковали по теплу.

– Это моя страна, – тихо прошептал он, как бы оправдываясь перед собой.

Легко шагая, перепрыгивая нагнанные ветром извилистые волны песка, он пытался припомнить поездки на выходные или в праздники в какой-нибудь город, в какой-нибудь городишко, откуда грязными медленными поездами или утренними автобусами, полными фольклора и запаха сливовицы в столицу приезжали его друзья по факультету.

– Всем им было куда вернуться, только не мне. Чистой воды экзотика.

Внезапный порыв ветра взволновал тяжелые кроны каштанов. Иван закрыл глаза.

– Что я помню? Весна, густой запах лип и прошлого в Сомборе, летняя ночь в Валево, теплая, липкая, разогретая на решетке копченая свинина и холодное пиво, прогулка по валевскому Тешняру, потом Будва – «Монтенегро зовет тебя!» – модная, шумная, переполненная туристами, величественный господарь Котор и прекрасный Херцег-Нови.

Херцег-город у подножия Орьена, с которого открывается вид на остров Мамула и бескрайнее пространство за ним, это место – подумал он, пересекая пустынную провинциальную площадь – куда можно было сбежать. Спрятаться. Уйти в крепкий град Твртко Первого Котроманича, боснийского бана, который выстроил его в жупе[13] Драчевицы по плану, именно так и здесь, чтобы в нем солью торговали и пристань была для его кораблей. Имя ему дал в память святого великомученика архидиакона Стефана. Потом его другими именами называли и так в книги и протоколы торговые вписывали. Дубровчане град звали Castrum Novum, другие – Castrum de Sottorina, по речушке Суторине, у которой раскинулись соляные буяны. Называли его и Novatejn в записках Эвлии ибн Мехмеда Зилли Дервиша, более известного по творческому псевдониму Челебия, который шпионскую свою работу скрывал под видом написания путеводителей. Когда град перешел к герцогу Степану Вукчичу – Косаче, который привел ремесленников из других краев, строителей для созидания палат и домов, послал молодежь обучаться наукам и ремеслам, и народ, и град – крепкий, на Суторине, в жупе Драчевицы – нарек герцеговинским.

– Красивый город, – припомнил Иван свою поездку в Боку, – город, в котором можно жить и любить. Тихо, по-господски. Жить спокойно среди лимонных деревьев и смокв, даже в разгар сезона, в суматохе, когда все кипит в узких, кривых улочках, или в феврале – месяце синего моря, карнавала и безумия.

Жизнь «в горячем золоте и хладной синеве».

– Не потому ли его выбрал Андрич?

– Прекрасный, чудный город между глухими скалами и безумным морем, – говаривал господин Иво.

Тем не менее, Иван больше ни разу не побывал в городе герцога.

– Тяжело ездить, – позже отвечал Иван, отказываясь приезжать в гости, на семинары и к людям, которые устраивали разные манифестации в городах, далеких от столицы.

Чем больше проходило времени, тем реже он куда-то выезжал. Путешествовал. Знакомые улицы, кафаны, уютный дом в Сеняке. Все это: дом, пространство, наполненное богатством и воспоминаниями, сад, небольшой фонтан, летом превращавшийся в бассейн, стеклянная оранжерея – в жестокие времена, наступившие быстрее, чем предсказывали заграничные родственники, стало убежищем.

– С чего это я согласился стать режиссером в этом городе? – произнес он, выходя на просторную каменную набережную, за перилами которой виднелась зеленая и мрачная полоска реки.

После теленовостей

– Хочу, чтобы мы уехали отсюда, – сказала Ирина, поднимаясь с кресла, когда на экране телевизора появилась заключительная заставка «Новостей».