Четыре безумия. Клиент Шекспира

«Третий день Красной горки – скоромный и без особых служб, на полпути от Маркова дня до святого Василия Острожского – был прекрасным и солнечным, а в доме Савича народилось второе после пяти лет дитя мужеска пола. Нарекли его Йованом». Так было записано на желтоватом листе «Сербского народного календаря» на 1847 год. Сведений о владельце календаря и хронисте не имеется, а запись сделана химическим карандашом, который предварительно следовало смочить языком или обслюнявленными пальцами. Почерк четкий, текст растянут на две строки.

Йоца Савич родился ю мая 1847 года ^в Новом Бечее, в доме, который сорок лет спустя, когда уважаемый Herr Zavic был в Мюнхене известным актером, режиссером и театральным педагогом, исчез в пожаре вместе с еще полутора сотнями домов.

Его отец Васа Савич, торговец зерном, рождение сына отпраздновал в кафане с многочисленными друзьями, которые выпили двадцать четыре бутыли вина, тридцать семь пузырьков ракии и пятьдесят литров пива, съели кило и три четверти белого сыра, двадцать два длинных – айдуцких – шампура и два котелка охотничьего паприкаша. Счет в 478 форинтов оплатил господин Савич. Днем, с четырех пополудни до тех пор, пока это было дозволено, играли музыканты, а вечером дала представление театральная дружина Антония Брежовского, в которой выступали и женщины.

Праздник продолжился и на следующий день, а господин Савич попал домой только на праздничный обед в день святого Василия, в честь которого и был он назван.

Фадо над рекой

Взгляд охватывал тихий ток воды, окрашенный пастельными красками той части весеннего дня, который угасает, но еще не превращается в сумерки, не спешит под покровы ночи…

«Тиса на две трети состоит из рыбы, остальное – чистая и ленивая вода». Выражение, которое в результате частого употребления превратилось во фразу, которая, наконец, дошла и до него. Свидетельство о реке, которая некогда, в те времена, минувшие и забытые даже для тех, кто не помнит их, была чистой, красивой и богатой рыбой.

Это утверждение, как и слухи о могиле и богатом кладе Аттилы Гуннского на дне Тисы, казались ему слишком затертым, когда он с красивой и надежной набережной смотрел на жирное зеленое течение реки. Правда, река выглядела прирученной. «Ленивый паннонский Нил» катил перед ним свои воды. Тишина парила над ними и простиралась в сторону города, с площадью которого и с его пятью важнейшими улицами он успел познакомиться за время, равное четверти пути большой стрелки часов, «за фрталь», как принято было говорить здесь. Странной ему казалась привязанность людей к этому городку и реке, их добровольная изоляция и жизнь в стороне от главных течений жизни, и все это лишь из-за короткого лета и таких вот бурных и беспокойных теплых дней.

– Дома на улицах, выходящих на реку, начинаются с номера два, – сказал директор, полагая, что сообщает важную информацию во время прогулки по пустой набережной. – Номер один – это, естественно, Тиса.

– Забавно, – констатировал Иван, наблюдая, как быстрые лодки причаливают к берегу и отплывают от него, направляясь под стук слабых моторов к противоположному берегу или куда-то вниз или вверх по течению, к тенистым островкам, рукавам, затонам и стоячим водам, дремлющим в окружении пьянящих трав, луж и ивовых ветвей, пальцы которых щекочут кожу воды. Они похожи на насекомых, подумал Иван. На мясных и помойных мух, неловких божьих коровок, колорадских жуков, которые возятся и барахтаются в ловушке, пытаясь выбраться из глиняного горшка, эмалированного кувшина или полного воды колодезного ведра, в которое они попали, привлеченные любопытством или из-за собственной неосторожности.

– Когда вы начнете? – спросил директор.

– Можно ли здесь снять квартиру?

– Мы обеспечим это, как только вы начнете репетировать…

– Я бы поселился в студии или в однокомнатной квартирке прямо сейчас, если это, конечно, возможно…

– Сразу?

– Да, – подтвердил Иван, глядя, как четверка, словно парящая над водой, пролетает у набережной и, подгоняемая криками рулевого, быстро исчезает за излучиной. Потом переводит взгляд на берег, длинную заросшую травой полосу, на которой, словно какие-то экзотические растения, выросли пестрые и поющие летние кафешки.

Колокола четырех церквей слили время в неразборчивый час.

– Хорошо бы где-нибудь рядом… – пробормотал Иван.

Стая птиц меж небом и водой.

Оба – директор в темном костюме и он в зимних ботинках – были одинокими точками на бетонной набережной. Два опаленных дерева под диким солнцем мая. Пара юродивых.

– Надо подумать, – сказал директор.

– Разумеется, платить до начала репетиций буду я…

– Я зайду в дирекцию. Вернусь тотчас. Подождите здесь… – он неопределенно махнул рукой в сторону берега и ушел.