Четыре безумия. Клиент Шекспира

– Трудно определить одним таким простым словом мое пребывание здесь, в городе, где родилась. Я здесь не живу, золотце, потому что здесь никто не живет. Даже те, кто много лет, целые десятилетия, да и весь человеческий век посвятили пребыванию в этом городе, не могут назвать это жизнью. Другие, вроде меня, приходят на реку, в эти идиллические переулки, в старые дома, проводят здесь некоторое время, набираясь сил между двумя отъездами, или заглушают тоску после какого-нибудь провала…

– А ты?

– Если ты еще выпьешь со мной, то я поверю, что этим летом вернулась домой, чтобы встретить здесь тебя.

– Шутишь…

– Конечно…

– И что?

В оконной раме, там, за поворотом реки, он следил за битвой облаков. Весна в городе на реке. Здесь время повернулось вспять, и в последнюю неделю мясоеда веселая процессия пехоты, всадников и всяческих ряженых сопровождает по улицам большую телегу его величества Пао Пия, короля карнавала. После трех дней безумия она превращается в похоронную колонну со священниками и множеством опечаленного народа, которая проходит узкими переулками за триумфальной телегой со свечами в руках, сопровождаемая торжественным боем военных барабанов.

Он видел этот ритуал. В Каталонии? В Провансе или еще где-то?

На площади кто-то выступал со смешной речью, а когда дьявол и его прихвостни, которых хватает вечно и повсюду, похищают тело мертвого короля карнавала, все сборище, сотни, тысячи людей, бросаются в погоню за демонической братией, чтобы освободить тело Пао Пия и положить его в гроб.

Жирные дождевые облака останавливаются, пронзенные горячими стрелами солнца.

– Путешествуешь, дорогой? – спросила Невена, заметив его отсутствующий взгляд.

– Пива? – предложил Иван.

– Пиво?

– Да.

– Все-таки нет, но выпить выпьем, если придешь в воскресенье на виллу «Анастасия»…

– Где это?

– Такая маленькая загадка. Квиз. Поиски клада. Игра в поиск для неместных. Расспроси и приходи. Получишь приз. Счастливо…

– Мне было очень приятно…

Он смотрел, как ее гибкая фигурка исчезает за насыпью, с которой, запыхавшись от непривычки к такому активному передвижению, к кафешке скатывался мужчина в темно-синем костюме, который с нескрываемым воодушевлением играл роль директора театра…

Плот медузы

Он поднимался по узкой деревянной лестнице, обрушивая в пропасть облака тонкой пыли. Доски гнулись и предательски скрипели под ногами. Шестнадцать деревянных ступеней вели на чердак приземистого дома на улице, названной в честь великого поэта, куда отправил его поселиться директор Симич. Госпожа Киса, как она представилась, протянув руку, хозяйка дома, поджидавшая его на улице, была полной круглолицей женщиной лет пятидесяти, которая из-за запущенной стрижки под пажа казалась еще более круглолицей. Хозяйка поднималась по крутым ступеням первой, и ее юбка в обтяжку из грубого материала маячила перед его лицом.

– Вот, – сказала она, открывая дверь, – я как раз на днях привела ее в порядок. В ней долго никто не жил.

Он заглянул через ее плечо в утробу чердака. Просторное, красивое помещение, в которое сквозь два потолочных окна врывался свет дня и запах лип, ранней черешни и клубники из соседних садов.

– Входите.

Иван вошел в комнату. И почувствовал запах зерна, сосны и плесени.

Два шкафа орехового дерева, кресло, ночной столик с двумя ящичками, на котором стояла лампа с абажуром пепельно-серого цвета в пандан креслу из того же столового гарнитура, что и прочая мебель огромных размеров. Кроме железной кровати, широкой и длинной, словно предназначенной исполинам, медлительным джинам из сказок Андерсена. Кровать, металлическое изголовье которой сотворил опытный мастер, отличавшаяся от всего в комнате, показалась ему плотом, сколоченным для того, чтобы противиться взбесившемуся морю, дождям и диким ветрам…

– Господин Жерико, ваше кораблекрушение вовсе не катастрофа, – тихо процитировал Иван Луи XVIII, который обратился к художнику, посмотрев картину «Плот «Медузы».

Он подошел к кровати и присел на ее краешек. Постель была твердой, сидеть на ней было неудобно.

– Une vignette, – ответил умирающий Жерико какому-то любопытному типу, который принялся неуместно расхваливать картину «Плот «Медузы».

– Простите? – переспросила госпожа Киса.

– Ничего, ничего, – откликнулся Иван, припоминая, как то ли в учебнике по искусствоведению, то ли в газетной или журнальной статье прочитал, как критики, анализируя картину Жерико, 28 августа 1819 года пришли к выводу, что на самом полотне нет ничего, указывающего на национальность жертв, на место, где произошла трагедия, на день, месяц и год, когда началась эпопея потерпевших кораблекрушение на фрегате «Медуза».

Именно это делает картину великой. Невозможно рассмотреть, домыслить ничего, кроме ужасной агонии на плоту, персонифицировавшей человеческое существование, трагический круг жизни, светлый, грубый, веселый, конечный…

– Ванная здесь. А вот, пожалуйста, маленькая чайная кухонька, – показала госпожа Киса.

– Отлично, спасибо…

– Согласны?

– Сколько?

– О цене я договорюсь с господином Симичем, – сказала женщина.