Делай то, за чем пришел

И вот — слухи о новом секретаре райкома... Дескать, во все вникает сам, дескать, «лезет в душу», «нажимает на совесть» и так далее. И я сразу же подумал, что это не какой-нибудь другой Забродин, однофамилец, а именно тот самый, это его «почерк»...

«Неужели жизнь-таки не сломала ему рога? — озадаченно думал я. — Неужели все тот же?» «А если все тот же, — размышлял я дальше, — то покоя не жди. Перетрясет все и здесь, в институте, как перетряс тогда на заводе. «Абсолютно бесполезная организация! — скажет. — Тунеядцы!..»

«Нет, не стану я дожидаться этого! — решил я. — Не буду ждать, когда он появится возле моего кульмана и «полезет в душу», начнет меня позорить. «Не стыдно, — скажет, — деньги получать?» Он может такие вопросы задавать, это в его духе... Так вот не бывать этому позору, я сам пойду к нему в райком, сам! И выложу все как есть, мол, так и так, считай, что поступил «сигнал от трудящихся»... Пусть потрошит наших стариков, — не без злорадства думал я. — Пусть устроит им аутодафе. Им и этим дамам, сидящим на окладе...»

Однако когда я оказался у здания райкома, начали одолевать сомнения. Я представил, как наши будут смотреть на меня после «этого» и как я сам буду чувствовать себя среди них; как начнут говорить обо мне у меня за спиной, показывать на меня глазами, умолкать при моем появлении. Вот уж, мол, от кого не ожидали, думали: славный парень, весельчак, эрудит, гадали, на ком бы мог жениться, а он, оказывается... Представил я себе все это и замедлил шаг, а потом и вовсе повернул обратно. И тут же появились мысли, оправдывающие мою нерешительность. «Да, может, еще ничего и не будет, — думал я. — Мало ли у него других дел! Почему он станет заниматься непременно нашим институтом? Да если и займется, мне-то какое дело? Я-то тут при чем, что наши машины нигде не работают! Я человек маленький, мне что скажут, то и делаю...»

«Интересно ты рассуждаешь! — возражая во мне другой голос, как бы уже забродинский. — Мол, я не я и хата не моя... Нет, ты простачком не прикидывайся! Все ты знаешь, все понимаешь. И не изображай из себя «маленького человечка», этакую козявку! Меня не проведешь. Я спрошу тебя о самом главном, за самое больное зацеплю. «Совесть у тебя есть?» — спрошу».

Несколько дней провел я вот в таких сомнениях, во въедливых самоанализах и спорах с собой. Дошло до того, что ночами стал плохо спать. А будучи в списке назначенных на завтра к нему на прием, вообще не сомкнул глаз. Ходил по комнате, курил, машинально включал и выключал магнитофон, перебирал зачем-то кипы сатирических журналов на полках...

Сказав начальнику, что иду в техническую библиотеку, к назначенному часу отправился в райком. Сидел в просторной приемной и разглядывал озабоченную секретаршу у столика с телефонами, посетителей, выходящих из кабинета. Они выходили оттуда то красно-распаренные, то взбешенно-бледные, то просто довольные, то сияющие как именинники.

«Не дрейфь, не дрейфь, — твердил я себе. — Безобразия есть безобразия, о них надо говорить. «Поступил сигнал от трудящихся». Правда на твоей стороне...»

Секретарша назвала мою фамилию и указала глазами на дверь.

Ладони у меня вспотели, а в коленках была противная слабость.

Он поднялся мне навстречу, человек, в присутствии которого меня всякий раз охватывала какая-то сосущая тревога, человек, уведший некогда Лилю, единственную женщину, которую я, ну не то что любил, а мог бы, наверное, полюбить.

— А-а, — сказал он, узнавая меня. — Савик. Ну проходи, садись...

Был он все тот же. Высокий, долгоногий, подвижный, те же короткие темные волосы, те же смоляные брови, только на висках что-то уж больно здорово побелело да у глаз появились морщины.

Разговорились, вспомнили завод. Рита Шляхман, оказывается, возглавила заводское бюро социологических исследований; Лев Печенин готовит к печати свой сборник стихов; Василь Петрович недавно отпраздновал пышную свадьбу во время городского слета туристов. Гена Гулин? А он, представляешь, перенес свое увлечение математикой на автоматические системы управления...

Тут Забродин оживился, стал рассказывать, как размахнулись они там, на заводе, как комитет комсомола взял на себя внедрение АСУ, как было нелегко это: попробуй преодолей инерцию, сломай рутину!..

— Но внедрили-таки, — не без гордости сказал Забродин. — Во все цеха и службы. А сейчас вот думаю использовать опыт нашего завода здесь... перевести, понимаешь, на АСУ все предприятия района. Все! Представляешь, что это даст? — он прошелся по кабинету туда-сюда, и я успел заметить, что костюм на нем по-прежнему болтается, хотя и добротный. — Во-первых, с помощью АСУ мы наладим наконец оперативное планирование, навсегда покончим со штурмовщиной, а во-вторых...

Я слушал его и думал — этот человек говорит вроде бы то же самое, что и секретарь нашего институтского парткома: те же призывы и громкие слова. Но...

Если для нашего секретаря партийная деятельность — это работа, то для Забродина, наверное, она не столько работа, сколько занятие для души... Он тратит себя всего, чтобы осуществить идею.