Делай то, за чем пришел

Мы обалдело соображали, лихорадочно искали выход. А в глазах у пса появилась тревога, он забеспокоился, может быть, из-за урчания машины, а может, стал догадываться...

— Думай не думай, — невесело сказал кто-то из парней, — а не повезешь же его в Москву, в общагу...

Как на эшафот, поднимались в машину. Другие группы уезжали веселые, с песнями, мы — в гробовом молчании. Когда полез в машину Тереха, беспокойство Джима достигло предела, он было рванулся за ногой Терехи, но сторож ошейника не выпустил, строго прикрикнул на собаку. Джим заскулил, стал повизгивать, вырываться.

Дверцы кабины захлопнулись, головы поворачивались в сторону Джима и тут же отворачивались. У Жени покраснели глаза, и она некрасиво оттопырила губы.

Машина, осторожно нащупывая колесами ухабы, выкатила на дорогу. Джим не шелохнулся, с тоской смотрел нам вслед. Вот-вот мы завернем за угол, база скроется, и... Но что-то произошло. Джим вдруг стал настигать машину, а сторож, схватившись за колено, крутился на месте, как подстреленный... И тут база скрылась за домом, шофер поддал газку, Джим махал вровень с задним колесом.

Когда кончилось селение и по сторонам потянулась тайга, пес стал сдавать. Дорога, как и любая горная дорога, была извилистая, и после очередного поворота мы ждали, не отстанет ли Джим, не бросит ли свою затею? Но нет, черный комок выкатывался из-за поворота, и мы видели пса, пока следующая извилина дороги не скрывала его. Мы избегали смотреть друг другу в глаза... Наконец Джима не стало видно. Был поворот вокруг лесистой сопки, потом еще поворот, и из-за него никто не появился.

— Сдался... — заметил Крещинский.

«А если нет?..» — подумал я.

Об этом же, наверное, думали и другие, потому что Тереха вдруг стукнул кулаком по своему чемоданчику и закричал:

— Остановите! Остановите машину!

Парни забарабанили по крыше кабины, шины шаркнули по гравию, шофер выглянул из кабины:

— Что такое?

— Дурно мне, вот что! — сказал Тереха. Спрыгнул на дорогу и пошел в кусты.

— А-а!.. — догадался шофер. — Понятно. Тогда так... Лева наша сторона, а права женска — вылеза-ай! — И сам тоже направился в лес.

Мы глядели на дорогу. Серой извилистой лентой спускалась она с перевала сюда, в долину, где стояла машина. И вот по этой ленте, с самого перевала поползла вдруг черная точечка. Мы с Женей переглянулись.

— Ну все, что ли, на месте? — спрашивал шофер, появляясь возле машины.

— Нет, не все еще, — отвечали ему.

— А кого нет-то? — в который уже раз спрашивал шофер, пиная сапогом колеса.

— Двоих еще нет, — отвечали ему.

И тут из-за ближайшего леска показался наш Джимушка. Приостановился на секунду — и прямо к машине. Что у него был за вид! Язык свисал чуть не до земли, шерсть облегла опавшие бока, весь он покрылся серой пылью и дышал так запаленно и часто, как будто подыхал. Не добежав до машины шагов десять, сбавил ход и виновато завилял хвостом: извините, мол, меня, пожалуйста, отстал я немного...

Тереха вышел из кустов, подхватил Джима под брюхо и подал мне. Пес был горячий и тяжелый, я кое-как обнял его и затащил в кузов.

— Ну и куда ты его?.. — спросил кто-то Тереху, когда машина тронулась.

— Отвезу старикам, — сказал Тереха, перебирая в пальцах уши Джима.

И тут началось: и правда, Тереха! У тебя же родители на какой-то станции. И чего же ты раньше-то молчал? Как же так? Столько мороки... Что же ты! Ай-ай-ай...

— Отвезу, — хмуро повторил Тереха, — если они меня не вытурят вместе с собакой...

— Да ну уж! Родного сына... Что они, не люди? Много ли собаке надо! Зато сторож какой!.. Да если бы у меня кто был в деревне!.. Да я бы... — Такие возгласы и упреки посыпались на невеселого Тереху.

— То-то и оно, — сердито пробурчал Тереха, — что могут протурить. Имеют право. Не знаете, так молчите. Это будет уже четвертая. Те тоже были бродячие. Я же и привез... Целая псарня у стариков.

Тут все дружно рассмеялись и ласково смотрели на Тереху.

— Слушай, а они из него мохнашки не сделают? — спросил Боря Крещинский.

— Не боись, — проворчал Тереха, — старики у меня — курицы не зарежут...

Все успокоились окончательно, повеселели. Теперь-то можно было и поорать за милую душу. И мы затянули песню. Машина несла нас то на перевал, то с перевала, мимо проплывали зеленые волны пихтачей. Джим постукивал по борту хвостом.

Короткая летняя ночь

Борьку послали в командировку в Одессу, и он оттуда позвонил. «Понимаешь, старик, — говорит, — У Таньки завтра день рождения, так ты бы навестил ее, что ли. Цветов там купи, ладно? Она пионы любит. Пионы, говорю, любит!..»

— Вообще-то мне некогда, — кричал я в трубку. — Работы, знаешь, по горло. Но раз такое дело...

— Ну вот и отлично! Значит, договорились?

— Как ты там? — спросил я.

— Да что «как». Одесса же! А уж одесситочки, доложу я тебе... — Тут Борька заржал: — Го-го-го! — Борька есть Борька. — Так, значит, договорились? — кричал он напоследок.

— Договорились...

— Ну, порядок! Привет всем нашим от меня!..