Дело наследника цесаревича

Развлечения с девушками разнились, но главных вариантов было два: либо одноразовое посещение чайного домика, либо временная женитьба на ком-то из девушек. Как уже говорилось, женитьба такая обходилась клиенту в сорок иен за месяц. Пока он платил деньги, девушка была его женой, хранила ему верность и не ублажала никаких других мужчин. Когда же приходило время уезжать или просто заканчивались деньги, девушка становилась свободной. Считалось, что, заработав денег, она выходила замуж уже за японца и на всю жизнь. Однако это, увы, не всегда было так. Бывало, что девушку брали в жены всего на месяц или два. Ну, и много ли накопишь за месяц? Приходилось менять чайный дом и мужа – и так до тех пор, пока не скопит на приданое.

Иностранца в сером Харуки разглядел издалека. Особенно заинтересовал его саквояж в левой руке. Он по опыту знал, что такой небольшой саквояж – верный признак состоятельного человека. Люди среднего достатка возят с собой огромные чемоданы, люди богатые предпочитают все покупать на месте.

Харуки быстро протолкался сквозь толпу на пристани, отпихнул в сторону наглого рикшу, пытавшегося взять в плен облюбованного им иностранца, улыбаясь сладко и заискивающе, поклонился и сказал по-английски:

– Чайный дом, девушка, отдых.

Иностранец посмотрел на него слегка, как показалось японцу, разочарованно и отвечал на русском:

– Извини, дружище, дела.

После чего с ловкостью, удивительной в столь состоятельном человеке, обогнул собеседника, чтобы нырнуть в воды японской толпы.

– Друзысе, дера… – глядя вслед ему, громко проговорил Уэно. – Руски говори, девуска рюби, кушать пора.

Серая спина иностранца при этих словах дрогнула. Он повернулся и осмотрел Уэно с головы до ног. Видимо, осмотр его удовлетворил, потому что он улыбнулся и сказал:

– Где же ты научился говорить по-русски?

– Руски офицер, корабрь, – Уэно показал пальцем в сторону моря, где на рейде стояли русские корабли. – Девуска рюби, деньги прати, очень нравица.

– Понимаю, – кивнул иностранец. – А есть тут у вас поблизости какой-никакой отель?

– Отерь не надо, – покачал головой Харуки. – Чяйны домик иди, там хорошо. Девуска дадут, еда дадут, дом дадут. Усё дадут.

Иностранец кивнул, в задумчивости покручивая на пальце железное кольцо, Потом сказал, что оставаться тут надолго не намерен, доберется до консульства и поедет дальше. Так что, к сожалению, услуги японца ему сейчас без надобности. Но все равно спасибо за доброту.

И иностранец опустил руку в карман, вытащил оттуда несколько рин и протянул Харуки. Тот взял мелочь, поклонился. Потом сунул руку за пазуху, выудил оттуда самодельную визитную карточку, на которой иероглифами, русскими и английскими буквами написано было его имя, и двумя руками протянул собеседнику. Тот взял ее тоже двумя руками – не варвар, обрадовался Уэно, знает должное поведение – и прочитал.

– Уэно Харуки… Это ты?

– Моя есе, – гордо отвечал японец. – Адрес, куда идти. Омати-сан заведение.

Иностранец кивнул, вытащил свою визитку, молча подал ее собеседнику. Тот с поклоном принял визитку, увидел иероглифы, прочитал вслух:

– Токуяма-сан… О, Гора Добродетери!

И закланялся вслед иностранцу. А Гора Добродетели, он же Токуяма, он же Дэ Шань, он же Нестор Васильевич Загорский, прибывший в Нагасаки по личным делам, растворился в безбрежном море черноголовых японцев.

Господин Токуяма не лгал, ему было не до чайных домиков и не до японских жен, пусть даже самых нежных и изысканных. У него действительно было много дел в Японии, и первым среди них стало посещение консульства.

Российское консульство снаружи выглядело весьма по-европейски. Окна его закрывали настоящие стекла, а не перегородки-сёдзи. Внутри все было по-японски лаконично, вот только вместо циновок и татами на полах лежали ковры и стояли стулья. Служебный быт русских дипломатов был аскетичен – никаких вееров и фигурок будд и бодхисаттв. Единственной уступкой Азии оказалась висевшая в кабинете консула гравюра-уки

ё знаменитого художника Хиросигэ «Ирисы в Хорикири».

Консул, Григорий Александрович де Воллан, остроносый господин с зализанными назад волосами, принял Загорского радушно, но, узнав о его деле, посмотрел на него изумленно. Примерно так же посмотрел на него полковник Путята, когда коллежский советник объявил о своем желании покинуть пароход «Речная ширь», где он исполнял обязанности драгомана, и отправиться прямым ходом в Японию.

– Прошу прощения, – поднял брови полковник, – я, кажется, вас плохо расслышал.

– Нет, – учтиво, но непреклонно отвечал Загорский, – вы услышали все точно. Я покидаю «Речную ширь» и ближайшим же кораблем отправляюсь в Нагасаки.

Путята засопел и с ненавистью поглядел на Нестора Васильевича.

– Позвольте, а мне-то что велите делать? Я остаюсь с одним драгоманом. Этого недостаточно, чтобы обеспечить потребности наследника цесаревича и его свиты.