Примерно то же собирался проделать и коллежский советник. Он не шутил, когда сказал, что лес набит народом, он отчетливо чувствовал на себе посторонние взгляды. Кто-то прятался в чащобе, кто-то следил за ним. После водяного ритуала, в результате которого он чуть не погиб, чувствительность Загорского обострилась многократно. Было ли причиной тому пробуждение подлинного «ки» или вызванное смертельной опасностью увеличение электрической активности мозга, но Нестор Васильевич обрел что-то вроде дальновидения, причем смотреть глазами ему было не нужно, он как бы чувствовал мир вокруг кожей.
Коллежский советник понимал, что это ощущение вряд ли продлится долго – нервная система будет стремиться к нормальному состоянию. Но пока он мог больше, чем обычный человек, и намеревался использовать эту свою возможность.
Загорский двигался по дорожке и внимательно прислушивался к реакциям леса. Точнее, не самого леса, а того, кто в нем прятался. Если он двигался в нужную сторону, напряжение возрастало, если нет – падало. В таком случае нужно было поменять курс.
Загорскому довольно быстро удалось угадать правильное направление. Более того, после нескольких неверных попыток он отыскал даже нужную тропинку. Невидимые соглядатаи следили за ним со всевозрастающим вниманием. Казалось, сам воздух над его головой звенел от напряжения. Судя по всему, место, которое он искал, было уже рядом. Дорожка сделалась совсем узкой, так что ему даже пришлось слезть с мула, привязать его к дереву и пойти пешком.
Внезапно сбоку послышался слабый шум. Загорский повернул голову налево, но тут с правой стороны из чащи вылетел сюрикен и впился ему в шею. Загорский встал как вкопанный, покачнулся и схватился за шею. Он выдернул сюрикен, секунду с изумлением смотрел на него, а потом повалился прямо на землю.
Из темнеющей чащи соткалась пыльно-серая фигура в широких штанах, тесной короткой куртке и плотном капюшоне. Лицо фигуры до самых глаз закрывала повязка.
«Сик тра́нзит гло́рия му́нди… Так проходит слава мира», – упорно вертелось почему-то в голове у Загорского, пока сознание медленно, словно на ощупь, выбиралось из кромешной тьмы небытия.
Какая, впрочем, такая слава и почему именно сейчас вспомнилось ему это латинское выражение, сказать было сложно. Отравленные мозги ворочались с трудом – видимо, враг перебрал с ядом. А может быть, наоборот, не доложил: все зависело от того, что именно они хотели – убить его или только обездвижить.
«Хотели бы убить – убили», – завертелась в голове новая фраза, почти такая же бессмысленная, как и прежняя. С этим нельзя было не согласиться, но ведь известно, что даже и самые изощренные отравители иногда промахиваются с дозировкой. Впрочем, никто не мешал им доделать дело, просто перерезав Загорскому горло. Бывают, конечно, такие убийцы, которые ненавидят раны, кровь и всю эту отвратительную физиологию, такие убивают чисто, «благородно», бескровно.
Но почему-то коллежскому советнику казалось, что его случай другого рода. Впрочем, опыт подсказывал, что окончательные выводы делать рано, для начала стоит заняться текущими вопросами. Он попытался открыть глаза – и потерпел полное фиаско. Веки были тяжелыми, словно плиты, и совершенно не желали подниматься. Не превратился ли он, случаем, в древнеукраинское чудовище по имени Вий, у которого веки были столь огромны, что ему требовались помощники, чтобы открыть глаза?
Впрочем, не исключено, что глаза у него уже открыты, просто вокруг царит непроглядная тьма. Такое может быть, если он лежит в гробу. В гробу же он мог оказаться, если, например, его посчитали мертвым и поторопились опустить в могилу, пока он пребывал без чувств. История, знакомая и близкая любому русскому человеку еще со времен Гоголя, который, согласно легенде, вовсе не умер, а впал в летаргию, и так и был положен во гроб и заживо упокоен в неизбывной кромешной тьме.
Ходят слухи, что спустя какое-то время после похорон могилу Гоголя случайно раскопали, гроб вскрыли и нашли тело в полном беспорядке – ногти у покойника были сломаны, пальцы окровавлены, а лицо искажено мукой, как если бы он задохнулся под неимоверной тяжестью могильной земли, из-под которой пытался выбраться, когда очнулся. Впрочем, это все глупости, конечно, кто бы и почему мог раскапывать могилу Гоголя? Такого кощунника всенепременно ждал бы самый суровый уголовный суд.
С другой стороны, у него сейчас есть все возможности почувствовать себя Гоголем. Коллежский советник невольно вдохнул поглубже, пытаясь понять, хватает ли в могиле воздуха. Воздуха было довольно. Он оказался несколько сыроват, пах землей и прелью, но, кажется, проходил к убежищу Загорского совершенно беспрепятственно.