Дело наследника цесаревича

Нельзя сказать, что судьба его императорского высочества беспокоила Загорского больше, чем своя собственная. Однако его жгло чувство невыполненного долга и профессионального провала. Он должен был быть осмотрительнее. Строго говоря, отправляясь в лес, он должен был предполагать, что на него могут напасть. Но его ослепил яд, он буквально свел Загорского с ума, и он сам отправился в ловушку.

Конечно, на случай пленения у коллежского советника было кое-что припасено. Однако он не учел, что пока он лежал в беспамятстве, его тщательнейшим образом обыскали. А поскольку обыскивали его мастера тайных искусств, они осмотрели даже такие места, куда обычные люди не заглядывают. В данном случае – вскрыли подошвы его ботинок, где он хранил небольшие, особым образом закаленные лезвия. Кроме того, пропала английская булавка, которую он хранил в рубашке. А одними зубами много не навоюешь.

Но вообще поход в лес был тяжелой ошибкой. Извиняло его только то, что под действием яда, который содержался в лекарстве ямабуси, сознание его пребывало в каком-то гипнотическом тумане. Он думал и действовал так, словно на голову ему надели мешок или даже еще почище – какой-нибудь медный кувшин, который не позволял ему сосредоточиться и подумать.

От мрачных мыслей его отвлек легкий шорох во тьме. Кто-то явился снаружи. Кто-то, кто не хотел, чтобы его опознали. Но глаза Нестора Васильевича за несколько дней привыкли к темноте, да и обоняния никто не отменял.

– Приветствую вас, Ёсико-сан, – голос Загорского от долгого молчания слегка осип.

Тень чуть шевельнулась, но не сказала ни слова.

– Присаживайтесь, прошу вас, – продолжал коллежский советник. – Мне, видите ли, неудобно лежать, когда дама стоит. Исключение делаю только для тех случаев, когда и я, и дама обнажены. Но и тогда я предпочитаю, чтобы она не стояла рядом, а лежала – на мне или подо мной.

Конечно, подобные речи звучали вызывающе. И, конечно, ни одна знакомая дама не одобрила бы таких речей, посчитав их противоречащими кодексу джентльмена. Однако он сейчас не джентльмен, а пленник. И если противник скрывает себя, лучший способ заставить его обнаружиться – вывести из равновесия. И тут все средства хороши, даже не совсем приличные.

Тень неожиданно фыркнула. Правда, было непонятно, знак ли это возмущения или, напротив, слова коллежского советника развеселили пришелицу.

– Как вы узнали меня? – проговорила она почти бесстрастно.

– По исходящему от вас благоуханию, – отвечал Загорский.

Она топнула ножкой: скажите правду! Нестор Васильевич отвечал, что объяснять долго, так что если она хочет откровенного разговора, пусть сначала развяжет его. Ну, или хотя бы ослабит узлы.

Он говорил это почти механически, ни секунды не надеясь, что просьбу его выполнят. Однако она почему-то свистнула, и в пещеру вошел знакомый Загорскому синоби. Он нес с собой масляную лампу, которую поставил в нескольких шагах от Нестора Васильевича.

Неверный колеблющийся свет лампы с непривычки показался Загорском ослепительным, и он инстинктивно закрыл глаза. Все еще лежа с закрытыми глазами, он почувствовал, что кто-то склонился к нему, приподнял, посадил и ослабил путы на ногах и руках. Момент был подходящий, чтобы ударить. Но что дальше? Ударит стражника, но до Ёсико не дотянется. Кто знает, чего она хочет и чем вооружена? Неудачная атака может только разозлить девчонку. Нет, спешить не нужно. Тем более что она, похоже, настроена поговорить.

Когда он открыл глаза, синоби уже исчез. Зато Ёсико подошла ближе. Она была в темно-синем кимоно и таких же хакама. Вот только на лице у нее была маска, а на голове – капюшон.

– Вот, значит, какова нынче мода в вашей префектуре, – сказал Загорский, щурясь. – Одна беда – ни лица, ни волос не разглядеть, а мы, европейцы, очень ценим в женщинах и то, и другое.

Она сдернула с головы капюшон, гладко зачесанные волосы под светом лампы засияли каштановым нимбом вокруг головы.

– Так хорошо?

Он улыбнулся: не просто хорошо – божественно. Она засмеялась. Люди с Запада умеют делать комплименты, от японца этого не дождешься.

– Это не комплимент, – искренне отвечал коллежский советник, – вы действительно очень хороши. Наверняка вам это говорили много раз.

Она отвечала, что японцы в массе своей плохо воспитаны. Самураи женщин и в грош не ставят, простонародью не до изысков, исключение составляют аристократы. Но вообще женщина в Японии – наложница, жена, мать, хозяйка. Ничего подобного европейскому рыцарству здесь не знают.

– Мне кажется, вы слишком суровы к своим соотечественникам, – покачал головой Нестор Васильевич. – А как же культ гейши?

Она покривила губы. Культ гейши – это просто доведенное до абсурда почитание дорогих проституток. Загорский посмотрел на нее внимательно.

– Похоже, вы не считаете себя японкой, – сказал он.