Дело наследника цесаревича

«В силу того, что князь Такуми-но Ками Асано Наганори (который не подавил гнева, вспыхнувшего в душе его против князя Киры Коцуке-но Суке, что и привело к преступлению), не обнаружил должного уважения к обиталищу сёгуна и, несмотря на то, что находился в стенах его дворца, забыл свой долг и нанес обидчику своему рану, сёгуну угодно было признать его поведение крайне беззаконным и назначить ему наказание посредством сэппуку».

Произнеся приговор, цензор обратился прямо к князю Асано:

«Я понял ваши побуждения, к которым отношусь с безусловным уважением. Тем не менее дело зашло уже так далеко, что я не в силах чем-нибудь вам помочь. Вам остается сделать необходимые приготовления со спокойным сердцем. Но если есть у вас последняя воля, и вы хотели бы ее высказать, то доверьтесь мне без колебаний. Я исполню все надлежащим образом».

Затем князю Асано была вручена копия с повеления сёгуна, и он, приняв ее и поблагодарив цензора Соду за его любезность, сказал ему:

«Я благодарен вам за ваши добрые намерения, но не знаю, о чем бы я мог попросить вас в такой трудный час».

После этого осужденный очистился омовением в теплой воде и в белом полотняном кимоно и таких же штанах вышел в комнату, где пребывал главный цензор, князь Сода. Тем временем на веранде выстроились цензоры Окадо Дендзапиро и Окубо Гендзаэмон, а также помощники главного цензора. В саду, избранном местом экзекуции, перед входом в маленькую гостиную были разостланы три циновки, покрытые белыми полотняными покрывалами. Неподалеку стоял ассистент Исода Будайю, который должен был помочь осужденному покинуть этот мир. В своем спущенным с правого плеча кимоно и в подвернутых штанах Исода Будайю имел зловещий вид.

Приговоренный к смерти князь Асано, перед тем, как занять свое место, подумал: «Владетельному князю с состоянием в 53000 коку риса поистине обидно совершать сэппуку в саду перед маленькой гостиной, ведь это прилично лишь обыкновенному самураю». Однако рассудок тут же подсказал ему другую мысль: «Вступать в пререкания, когда человек готовится встретить свой последний час, было бы слишком малодушно и мелочно», – и он вошел в сад, ничего не сказав. Тут же молодые люди поставили перед князем Асано столики, на одном из которых лежал короткий меч-танто, а на другом стояла глиняная чашка с вином.

Князь Асано сохранял обычное выражение своего лица, и даже цвет его не изменился. Он обратился к цензору князю Соде со следующими словами: «Что случилось с моим врагом, князем Коцуке-но Суке?» На этот вопрос Сода отвечал с деланно равнодушным видом: «Раны князя тяжелы, и похоже, что он очень страдает». Ответ был неискренним: цензора Соду охватила печаль, что правительство слишком высоко ценит пострадавшего церемониймейстера, и из уважения к чувствам князя Асано он сказал неправду.

Последний, выслушав ответ, обратился к князю Тамуре:

«Если до ваших ушей дошло что-нибудь относительно состояния князя Киры Коцуке-но Суке, то я хотел бы, чтобы вы удостоили меня сообщением об этом».

Князь Тамура некоторое время хранил молчание, не находя, что ответить на такие слова. Тогда его вассал, Дате Орибе, подойдя поближе к своему господину, тихо прошептал ему что-то на ухо. Это была просьба не усиливать раздражения князя Асано, находящегося на краю смерти, и дать ему возможность уйти из жизни спокойно, как и подобает даймё. Поэтому князь Тамура сказал:

«Что касается князя Киры, то я слышал, что он умер несколько часов назад как вследствие своей старости, так и еще более – вследствие двух серьезных ран, им полученных».

На лице князя Асано появилось удовлетворенное выражение, и он заметил:

«Что ж, безусловно, я о том не сожалею», – и, сметая со своего рукава лепестки цветущей вишни, слетевшие на него с деревьев, пропел следующую предсмертную песню:

«Не должен ли я сказать весне «прости»Еще до того, как лепестки цветущей вишни

Будут сорваны и унесены ветром?»

Далее, взяв со столика глиняную чашку, князь выпил ее до дна и, согласно обычаю, безмолвно раздавил ее своим коленом; потом поднял над головою столик с лежащим на нем мечом-танто и обратился к своему ассистенту, помощнику цензора Исоде Будайю, со словами:

«Не откажите мне в одолжении: не начинайте, пока я не скажу вам, что уже пора».

Затем князь обнажил верхнюю часть тела и, решив испробовать, достаточно ли заточен меч, сделал им порез на правом бедре около пяти дюймов длиною – прямо через штаны. После этого он с довольной улыбкой воскликнул: «А, меч режет хорошо»! и, неторопливо вонзив его в левую сторону живота, провел им снизу вверх…