Дочки-матери

Теперь ещё с большей охотой приняла приглашение подруги. Той, с которой ещё в доме отдыха познакомилась, когда обе дефилировали по заснеженным дорожкам, перемывая косточки генеральским жёнами. Тем более что звали не домой, а на настоящий банкет в ресторане. Знакомая намекала, что люди там будут важные, солидные, и если повезёт, то вполне можно рассчитывать если уж не на счастливый брак, то хотя бы роман с кем-то из начальства. Например, заведующим овощной базой или гастронома. Наталье романы без надобности, да и то, что мужики с таким завидным положением окажутся свободны — сомнительно. Но на банкете она ещё ни разу в жизни не была. А когда такое шикарное платье купила, ещё сильнее желание появилось.

Перед уходом окинула себя в зеркало довольным взглядом. А что, женщина как с картинки в журнале. Платье поблескивает на свету и давно желанный парик очень идёт. Если встать вполоборота, то немного похожа на актрису Лидию Шукшину. В последний момент передумала тащить пакет с туфлями. Так просто дублёнку снять, а с сапогами морока. Начнёт суетливо пихать их в пакет, да просить гардеробщика, чтобы пристроил на вешалке. Как клуша всё равно. Можно такси взять туда-обратно, зато выпорхнет из машины — и сразу красавица.

Вернулась домой почти в два ночи. Могла бы позже, но откровенно говоря, надоело до чёртиков. Нет, ну начало, конечно, очень даже ничего. И публика такая разряженная, и столы шикарные. И когда начались танцы, не пришлось мучительно ждать, пока пригласят. Прямо как в сказку попала. Но дальше становилось всё скучнее, словно и не банкет, а обычная гулянка, только шмотки подороже да еда получше. И любой перебравший мужик: что рабочий, что инженер, что начальник мало чем отличаются. Один вроде такой респектабельный ухаживать начал культурно, а потом совсем разошёлся, прижимал по-хозяйски и даже лез целоваться. Испугалась, что по своей невоздержанности хлопнет она навязчивого ухажёра по блестящей от выпитого морде, да обложит многоэтажными выражениями, для такого места совсем неподходящими. И сама оконфузится, и знакомую подведёт. Откуда, мол, такую халду привела? Сочла лучшим выходом по-тихому смыться. В конце концов, в платье покрасовалась, Новый год встретила, да и надоело уже. Главное, была в золотом, как положено, теперь жди удачи. Сидя в такси, с облегчением сняла клипсы, от которых давно ныли мочки ушей. С радостью стащила бы и парик — жарко, голова чешется, — да неловко как-то перед водителем. Спасибо хоть, согласился в Тушино везти, ну правда два счётчика запросил. А что делать — праздник, и ночное время в придачу. Что же ей, на самой себе экономить?

У подъезда молодёжь слушала магнитофон на всю мощь. Но на этаже было тихо. Из соседних квартир даже телевизоров не слыхать. Одни сами в гости ушли, к Панариным привезли маленького внука, стало быть, дед с бабкой и сами давно уснули. В коридоре напротив справляли Ольга Тихоновна с мужем и его сестрой, такой же, как они, пожилой женщиной. И Наталья могла рассчитывать на спокойную ночь.

Пару раз уронила возле двери ключи — показалось, что грохот получился на весь дом. Вот голова дурная, не пьяная она, конечно, но шампанское точно ещё не выветрилось.

— Таша, — вдруг раздалось за спиной хриплым шёпотом.

Наталья замерла, по позвоночнику словно ледяная струя прошла. Вздрогнула всем телом. Обернулась резко и прижалась спиной к двери.

— Люська! Ты?! — выкрикнула она, впившись взглядом в худую нескладную фигурку, застывшую в странной позе, точно сломанная сухая ветка. Наталья пыталась понять, где у племянницы руки, и почему голова на уровне верхних пуговиц от пальто. Ей показалось, что такого страха она ещё никогда не испытывала. Впору заорать на весь подъезд. Только потом сообразила, что пальто девочка натянула почти до ушей, а обеими руками обхватила себя за плечи, чтобы согреться.

— Люська! Да что же это… Господи! Ой мать твою так! Да как же ты!

Наталья кинула сумочку на пол, бросилась к племяннице. Ощупывала, прижимала к себе, будто желая убедиться, что она настоящая, живая и руки-ноги на месте. Дверь открыла с одного поворота ключа, хотя запирала перед уходом основательно. Люську втащила в квартиру и, швырнув на пол дублёнку, то и дело наступая на неё ногами, стаскивала с племянницы задубевшее от холода пальто, растирала руки, плечи, худую спину с торчащими под тонкой вязанной кофтой лопатками. И говорила, говорила без умолку, боясь остановиться хоть на минуту. Казалось, что в наступившей тишине обнаружится что-то страшное и непоправимое. И Люся каким-то странным дребезжащим голосом говорила одновременно с ней:

— Я тебе в дверь звонила… звоню, звоню, нет никого. Я тебя ждать стала… там… где на чердак ходют… хотела возле мусорки ждать… а потом забоялась… увидят. А тебя нету и нету… А потом холодно сильно было… а ещё шапка потерялась… когда я бежала…