Другая сестра Беннет

Шли дни, Мэри пыталась обуздать чувства, повторяя себе, что должна найти способ отвлечься от своих тяжелых дум. Предаваться страданиям значило позволить всем мисс Бингли мира одержать победу над ней и подтвердить правильность всех мнений ее матери о соотношении брака и счастья. Несмотря на разницу между двумя этими женщинами, Мэри понимала, что ни одна из них не была бы разочарована, узнав о ее несчастном состоянии, и эта мысль побуждала ее двигаться вперед, на что в противном случае не хватило бы духа или сил. Мэри заставляла себя рано вставать, правильно укладывать волосы и следить за опрятностью одежды. Эти победы казались совсем незначительными по сравнению с глубоким чувством потери, но в битве, которую она не могла позволить себе проиграть, каждая из них была важна. Если она позволит несчастью поглотить себя, то может никогда больше не вырваться из его лап. Поэтому Мэри стряхнула пыль со своих книг, достала ручку и бумагу и попыталась придумать новый курс обучения, чтобы занять ум. Она играла с детьми Гардинеров и снова взялась за уроки фортепиано. А выходя в город на прогулки, заставляла себя исследовать мир за пределами известного – изучала новые улицы, незнакомые памятники и районы, непохожие один на другой. Она обнаружила, что всегда лучше делать хоть что-нибудь, чем ничего не делать; и так неделю за неделей она занималась собой.

Именно во время одного такого путешествия Мэри оказалась в совсем незнакомой местности. Она ушла слишком далеко от собора Святого Павла, и теперь пыталась сориентироваться, но вдруг услышала приближающиеся по улице крики и пение. Мэри отыскала убежище у витрины ближайшего магазина, решив забежать внутрь, если окажется, что шум вызван беспорядками; но по мере приближения звука стало ясно, что это шум большого праздника. Мэри осторожно выскользнула из укрытия, чтобы посмотреть на происходящее, и увидела большую группу молодых людей, аплодирующих и хохочущих в процессе шествия. Стоящий на тротуаре пожилой мужчина наблюдал за ними с величайшим удовлетворением, отбивая тростью ритм их песни. Он выглядел достаточно благополучно и респектабельно, похоже было, что женщина может без риска для себя заговорить с ним, и Мэри решила рискнуть.

– Простите, сэр, могу я спросить вас, что происходит? Кто эти марширующие и что они празднуют?

Джентльмен снял шляпу и улыбнулся ей, видимо, довольный вопросом.

– Что ж, мэм, это студенты-медики из больницы Бартс. Они сдали экзамены и торжественно маршируют на грандиозный обед в таверне, где и отметят свой успех.

Он снисходительно взглянул на них и снова повернулся к Мэри.

– Я сам был одним из них больше лет назад, чем мне хотелось бы признать, и мне нравится, что старые традиции живы по сей день.

– Значит, они станут врачами, как вы?

– Да, если доживут до этого момента. Обычно среди них есть тот, кто добился большего успеха, чем остальные; его назначают королем дня. Его отличает корона из дубовых листьев – как у Цезаря, знаете ли, – ах, вот и он, прямо в центре!

Он указал на толпу, и Мэри обнаружила, что смотрит прямо в покрасневшее, счастливое лицо Джона Спарроу. Теперь это был скорее молодой человек, а не милый юноша, но невозможно было не узнать знакомые черты. Корона из дубовых листьев немного сползла на лоб и придавала ему вид захмелевшего человека; но за всем этим опьяняющим возбуждением от нее не укрылось по-прежнему умное лицо. Товарищи хлопали его по спине, подбадривали и подшучивали над ним; было ясно, что он чувствует себя в их компании как дома. «Он нашел свое призвание, – подумала глубоко тронутая Мэри. – Он счастлив. Я не нанесла ему раны, от которой он так и не смог бы отправиться. Он получит то, что ищет. На его двери появится медная именная табличка, а во дворе – собственный экипаж». Она отвернулась, не желая попасться ему на глаза и испортить момент. Она была частью его прошлого, и ей не было места в этом радостном, шумном настоящем.

Лицо Мэри сияло, когда она прощалась с пожилым мужчиной.

– Большое спасибо, сэр, за ваши объяснения. Я так рада, что смогла стать свидетелем этого великолепного зрелища.

Он снова снял перед ней шляпу, на этот раз в прощальном поклоне, обрадовавшись, что еще недостаточно зрел, чтобы перестать ценить улыбку очаровательной молодой женщины.