Другая сестра Беннет

– Ну и ну! Это необыкновенное занятие для молодой леди! Я и не подозревал, что у вас столь философские интересы. Признаюсь, я вообразил, что вы тайком читаете романы, стыдясь, что вас застанут за столь легкомысленным увлечением.

– Я не побоюсь признаться в чтении любой литературы, которую сочту достойной моего времени и внимания, хотя, по правде говоря, я не большой любитель художественных произведений. Я нахожу, что работы, основанные на фактах, более близки моему уму.

– В самом деле? – Мистер Коллинз сел и потянулся к небольшой стопке книг, сваленных грудой на столе.

– Могу я узнать, к чему же склоняются ваши вкусы?

Он брал книги одну за другой, изучая названия.

– Локк, Пейли, Руссо… даже мистер Юм! Вы рискуете открыть для себя весьма неожиданные горизонты, мисс Беннет. Ваш отец знал, что вы читаете такие книги?

– Вероятно, знал, но не думаю, что его интересовали чьи-то изыскания, кроме его собственных.

Мистер Коллинз потрогал свой воротничок священника.

– Странно, что у него на полках вообще оказались такие книги. Они предполагают наличие ума, не удовлетворенного сполна христианскими учениями. Мне было бы жаль думать, что дело именно в этом, но еще больше я огорчен, узнав, что вы сами подверглись их влиянию.

– О нет, моя вера слишком крепка, чтобы ее можно было поколебать подобным образом. И я не могу согласиться с тем, что со стороны моего отца было ошибкой владеть такими книгами или позволять читать их любому желающему. Даже доктор Фордайс утверждает: желательно, чтобы наши умы подвергали все сомнению, ибо только так мы можем научиться отличать хорошие аргументы от плохих.

– Вы очень убедительно изложили свою точку зрения, мисс Беннет. А это ваше исследование – исследование человеческого счастья… Могу я спросить, является ли это чисто интеллектуальным поиском или, может быть, у него имеются более личные мотивы?

Мэри не ожидала такого откровенного вопроса.

– Полагаю, всякое исследование – это смесь интеллектуального и личного. Как можем мы знать, где начинается одно и заканчивается другое?

На этот раз мистер Коллинз отвел взгляд.

– Любопытный вопрос. Я подумаю об этом, мисс Беннет. – Он кивнул, развернулся и ушел, оставив ее одну в библиотеке.

Некоторое время Мэри смотрела в окно, размышляя об их разговоре, затем раскрыла самый большой и вызывающий том из лежавших перед ней, надела очки и приступила к чтению.

– 39 –

Мэри не была уверена, вернется ли мистер Коллинз в библиотеку, пока она в ней занимается. Она сознавала, что слишком близко подобралась к горькой правде его жизни, и думала, что кузен, возможно, не захочет вновь оказаться в ее обществе. Но на следующий день он явился в библиотеку как обычно. Он сидел молча, и ничто не нарушало тишины, пока несколько часов спустя он не удалился. На следующий день повторилось то же самое. И в день после него. Лишь на третье утро мистер Коллинз, откашлявшись, подошел к столику Мэри с книгой в руке.

– Мисс Беннет, я обдумал наш недавний разговор и решил, что не ошибусь, предложив вам этот небольшой том. Думаю, вы найдете его очень занимательным. Это сочинения Аристотеля об этике. Вы с ними знакомы?

Мэри покачала головой. Мистер Коллинз сел и пододвинул к ней книгу.

– Думаю, вы сочтете это произведение уместным для вашего исследования. Аристотель много рассуждает о счастье, и все его рассуждения любопытны. И хотя сам он не имел возможности слышать слово Божие, многие христианские мыслители высоко его почитают. По этой причине я с такой легкостью представляю его вам.

Мэри с опаской приняла от него книгу.

– Советую вам читать понемногу каждый день, чтобы привыкнуть к его стилю. В конце недели поговорим о том, что вы узнали. У меня такое чувство, что вам может это понравиться.

Мистер Коллинз вернулся к своему столу и склонил голову над бумагами. Мэри задержалась ровно настолько, чтобы не показаться невоспитанной, и поспешила в свою спальню, где могла бы заняться новой книгой в одиночестве. Войдя в комнату, она почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Сколько она себя помнила, ей всегда хотелось, чтобы кто-нибудь заинтересовался ее учебой. То, что именно мистер Коллинз проявил первый намек на любопытство к ее интеллектуальным занятиям, поразило ее. Впервые приехав в Лонгборн, он остался безразличен ко всем попыткам Мэри вовлечь его в свои дела. Теперь это были старые раны, и хотя они иногда слегка беспокоили ее, напоминая о своем существовании, они уже не болели, как раньше. Теперь, нетерпеливо открывая книгу и переворачивая ее страницы, Мэри не чувствовала ничего, кроме благодарности за то, что мистер Коллинз выбрал этот том для нее.