Тут людоед решил: «Когда царь наденет на себя все украшения, он сделается тяжелее. Надо его брать сейчас, пока он полегче». Он приставил палец ко лбу и со своим кличем «Стойте! Я разбойник-людоед!» выпрыгнул из воды; мечом он вращал над головой, и тот сверкал, словно молния. От его вопля вожаки попадали со слонов, верховые — с коней, колесничие — с колесниц, все войско бросило оружие и повалилось ничком. Людоед же схватил Сутасому. Других царей он брал за ноги и забрасывал себе на спину вверх ногами, чтобы голова пленника на бегу колотилась об его пятки. Не так поступил он с Бодхисаттвой: он подошёл к нему, присел и посадил себе на плечи. «Идти в ворота — время терять», — решил людоед и тут же с места взлетел на стену высотой в восемнадцать локтей и бросился вперёд. Он заскакал сперва по головам слонов, из чьих висков сочилась жидкость, как это происходит от ярости во время гона, и головы клонились, как сшибленные горные вершины; потом — по спинам борзых скакунов, сгибавшихся под ним; потом юлою завертелся по передкам прекрасных колесниц; а дальше — мчался по щитам поверженной пехоты, и те щиты лопались с треском, как листья баньяна. Так он единым духом пролетел три йоджаны. Там он обернулся — не видно ли погони — и, не замечая никого, замедлил шаг.
С мокрой головы Сутасомы на него стекали капли, и он решил, что это слезы: «Нет таких людей на свете, кто б не боялся смерти, — подумал он. — Вот и Сутасома, верно, плачет потому, что боится умереть». И он спросил:
— Кто мудр и к размышлению причастен,
О многом думал и немало знает,
Кто людям всем надежда и опора, –
Как может тот отчаянью поддаться?
О чем же ты горюешь, Сутасома?
Себя ли жаль, иль сыновей и ближних,
Или богатства, золота, сокровищ?
Властитель царства Куру, отвечай мне!
Сутасома ответил:
— О нет, я о себе не сожалею,
Не жаль ни царства, ни семьи, ни денег.
Но есть закон: пообещал — исполни.
Мне жаль, что брахман будет ждать напрасно.
Когда я правил царством полновластно,
Я брахману пообещал беседу.
Дай мне исполнить это обещанье!
Я верен слову и вернусь обратно.
Людоед сказал:
— Как я могу словам твоим верить?
Кто счастливо спасся из пасти смерти,
На милость врага добровольно не сдастся.
Ты не вернёшься, о царь кауравьев.
Если ты на свободу из плена
Вырвешься и во дворец воротишься,
Ты будешь счастлив и рад спасенью,
А к людоеду идти не захочешь.
На эти речи Великий отвечал ему с бесстрашием льва:
— Кому добродетель всего дороже,
Тот смерть предпочтёт позорной жизни.
Если ты ложью от смерти спасёшься –
Ею же ад себе уготовишь.
Скорее ветер разрушит горы,
Луна и солнце падут на землю,
Скорей потекут к истокам реки,
Чем я не сдержу своё обещанье.
Но тот все равно не верил, и Бодхисаттва подумал: «Не верит он мне, видно. Попробую убедить его клятвой». И он сказал: — Людоед, прошу тебя, опусти меня на землю. Я хочу поклясться, чтобы ты поверил мне. Людоед позволил ему спуститься, и, стоя на земле, Бодхисаттва произнёс:
— Клянусь копьём и мечом наследным,
Какого хочешь заклятья требуй:
Дай мне свободу! Исполнив долг свой,
Я слово сдержу и вернусь обратно.
Сутасома поклялся клятвой, нерушимой для кшатрия. «Дался он мне! Я ведь и сам царь и кшатрий. Если пущу самому себе кровь из жилы на руке, смогу и без него устроить жертвоприношение духу. А то Сутасома слишком уж убивается», — подумал людоед и сказал:
— Когда ты царством правил полновластно,
Пообещал ты брахмана послушать.
Ступай, исполни это обещанье.
Но ты дал слово и вернуться должен.
— Не сомневайся, любезный, — сказал Бодхисаттва — Я только выслушаю те четыре строфы, что стоят по сотне монет, почту того, кто хочет мне их преподать, и к утру вернусь.